Вот почему я прихожу домой поздно. Я по-прежнему люблю запах и родное тепло нашей квартиры, но теперь мне больше всего нужна тишина. Мама зевает, подавая мне ужин. Ей очень рано вставать. Она спрашивает, как дела, я коротко и формально отвечаю. Тему Валерия мы по вечерам обходим. Она для мамы слишком болезненная, для нее нужны дневные силы, эмоциональный запал, который еще не весь израсходован на алогичные и бессмысленные претензии к отцу. В тот момент, когда мама, прощаясь на ночь, прижимается горячим лицом к моему уху, я люблю ее, как прежде, искренне желаю спокойной ночи и очень хороших снов.
Папа… Он всегда, в любое время ночи, что-то пишет или ищет по своему ноутбуку. Тишина в его комнате такая сосредоточенная, напряженная, густая и продуктивная, что мне хочется раздвинуть ее, как заросли в глубокой чаще, и увидеть тот свет и ту разгадку, которые ищет он. Я говорю:
– Привет.
Он отвечает:
– Доброй ночи. Рад тебя видеть.
И наши взгляды убегают, прячутся, скрываются, как будто мы боимся наткнуться на что-то острое или, наоборот, нечаянно ранить или испугать друг друга. Я боюсь своих пошлых и банальных вопросов типа – как здоровье, ты в порядке? Еще больше меня пугают его возможные ответы. К примеру, жестокая шутка: «Ноги устали». С ним такое бывает. Он, мне кажется, уверен в том, что я испытываю к нему только брезгливость, что он превратился для меня в неподвижный, мешающий, лишенный смысла предмет. Мы похожи в том, что он никогда не уточнит и не спросит напрямую. Я не стану опровергать непроизнесенные обвинения. А в их контексте слова любви и тревоги прозвучат фальшиво. Оказавшись в четырех стенах, мы отброшены друг от друга в запредельно разные миры. Мы сейчас ничего не знаем друг о друге. Мне иногда так нужен его совет, просто мнение, но где мои глупые переживания и страдания и где его великое горе. Это так несопоставимо.
Я что-то рассказала о сегодняшнем дне, о съемке. Интересно: маме я говорила примерно о том же, но совершенно другими словами. Я теперь все адаптирую для ее уровня. Она осталась моим теплом, но я продолжаю тянуться к высоте папиных мыслей и понимания. Я уже повернулась, чтобы уйти к себе, и вдруг это произошло… Папа произнес:
– Извини, Катерина. Я хочу тебе сказать одну вещь. Когда речь идет о личной жизни, любви, не существует преступлений, основанных на нарушениях догм так называемой общественной морали. Есть нормы порядочности, но общественная мораль – это демагогия, фальшь и лицемерие, ибо у разных людей разные сердца и мозги. Женщине не нужен муж, который любит другую. Ребенку легче и приятнее