Но прежде, как мы помним, вас подстерегали опасности. Зима. Ты гребешь на своем снегокате в лавку, чтобы купить развесных карамелек. Рано смеркается, редкие снежинки падают с бездонного свинцового неба, звездочками мерцая в лучах фонарей. И вот ты гребешь промеж сугробов, полозья твоих самокатных саночек вязнут в свежем снегу, а с Кирунского проезда слышен гудок снегоуборочного трактора, который пыхтит, продираясь сквозь снежные заносы. Вдруг, вон там на перекрестке, появляется кто-то из больших ребят. Черный силуэт старшеклассника. Он идет навстречу, ты останавливаешься, пытаешься угадать, кто это. Уже хочешь повернуть, но сзади откуда ни возьмись выныривает другой старшеклассник. В темноте ты никак не можешь разобрать, кто это, но он большой. Ты окружен, малявка на снегокате. Делать нечего, остается только надеяться. Ты вбираешь голову в плечи и подгребаешь к первому, он внимательно рассматривает тебя, фонарь залеплен снегом, и лицо встречного скрыто во тьме, парень делает шаг вперед, и душа твоя уходит в пятки. Ты готовишься к худшему: сейчас насуют снега за шиворот и в карманы, настучат по черепушке, закинут шапку на березу, сейчас будут сопли, слезы и унижение. Ты замираешь, как теленок на бойне, а парень подходит все ближе. Он вырастает перед тобой, и ты вынужден остановиться. Он здоровый как мужик, и ты его не знаешь. Он спрашивает, из чьих ты будешь, – ты прикидываешь, что сейчас в поселке как минимум три группировки, судорожно перебираешь их в голове, отвечаешь наугад и надеешься, что попал. Парень хмурит брови и сбивает с тебя шапку. Потом цедит:
– Твое счастье!
Смахнув с шапки снег, ты гребешь дальше и мечтаешь поскорее стать взрослым.
Дело близилось к весне, самые лютые морозы остались позади. Дни все еще были короткими, но в полдень уже показывалось солнце, багряным апельсином висело оно над заиндевелыми крышами. Мы пили свет жадными глотками, и огненно-золотистый сок наполнял наши жилы радостью. Мы будто выбрались из берлоги, проснувшись от зимней спячки.
В эту пору мы с Ниилой решили опробовать Лестадианский спуск. Сразу после школы надели наши деревянные лыжи на проволочных креплениях и поехали напрямки через парк. Смеркалось, лыжи сантиметров на двадцать уходили в глубокий рыхлый снег. Ниила прокладывал лыжню, я шел за ним, две неясные тени в мглистых сумерках. Поодаль, за домом-музеем Лестадиуса, колокольнями высились ряды огромных разлапистых елей. Немые и священные исполины – их думы витали много выше наших.
Звонко хлопая лыжами, мы пересекли обледенелый Лестадианский проезд, уже зажглись фонари. Легко взлетели на очередной сугроб и нырнули во тьму, круто уходившую вниз к реке. Прошмыгнули мимо бюста Лестадиуса. Тот следил за нами из-за берез, а на макушке его красовался снеговой чепец. Фонари вскоре пропали из виду, но и без них было не так темно. Свет, преломляясь в миллионах хрустальных