– Сауле, – донеслось откуда-то сверху. – Выйдем, покурим.
«И снова здравствуйте. Это опять Серик, которого надо помнить. Или хотя бы вспомнить. А у меня нет сил. Думать, вспоминать, курить…»
– Сауле, тебе плохо? – голос звучал встревожено.
Пришлось открывать глаза.
– Мне хорошо, мать твою. Мне так славно сегодня, – выплюнула она, с трудом сдерживаясь, чтобы не швырнуть в него миску с салатом. – Этот грёбаный день – настоящий цирк на Цветном бульваре, а люди в нем – цирковые лошади, хотя зря я обидела лошадей – она судорожно стиснула край скатерти, не глядя на Серика. – Оставь меня. Мне плохо. Очень плохо. С большой буквы П. Паралич. Ясно? Спасибо.
Серик уселся напротив и положил руки на стол. Она инстинктивно стиснула ладони между колен. Хотелось снова зарыдать – громко, в голос. И чтобы рядом был кто-то веселый, ироничный, галантный. И чтобы Оля была жива.
– Я только хотел поблагодарить тебя за слова, которые ты говорила на кладбище, – негромко сказал Серик. – Счастлив человек, внушивший к себе такое чувство.
Сауле подняла на него глаза. По ее лицу катились крупные слезы.
– Серик, – произнесла она, стараясь, чтобы не дрожал голос, – я очень хочу, чтобы все было как раньше.
– Я понимаю.
– Как раньше. Когда мы не были знакомы.
Сауле вышла из-за стола, попрощалась с Ольгиными родными и покинула ресторан.
* * * * *
Десять процентов. Чем хуже ситуация, тем ниже уровень заряда батареи – этот закон действительно существовал и работал. Ехать сразу домой Сауле не хотела. Она планировала прогуляться, подышать прохладным воздухом, в котором носился приличествующий 9 марта запах перегара. Но главное – она так хотела позвонить Митьке. Такой далекий и одновременно близкий, Лозовский неизменно поднимал настроение прибаутками и изящными комплиментами.
Сейчас бы видеозвонок, хоть так повидаться. Но тогда батарее хана за считанные минуты. Сауле выбрала на дисплее телефонную трубку. Митька ответил после второго гудка.
– Салем, Маке, – Сауле изменила бы самой себе, не ответив на его пассаж с переименованием в национальных традициях.
– Здравствуй, свет мой, – послышался знакомый басок.
– Привези уже мне, батюшка, чудище лесное для сексуальных утех, – в тон ему отозвалась Сауле.
Митька рассмеялся. У него было отменное чувство юмора. С некоторых пор данное обстоятельство Сауле особенно ценила.
Ей только что удалось развязаться с человеком, у которого способность понимать шутки и сарказм была атрофирована с рождения. В результате каждая вторая фраза из уст Сауле звучала как «Я шучу» либо «Это был сарказм». Однако упомянутый персонаж мастерски