– Перестань, Гну, – махнул рукой на гнома Лансель. – Может, он хотел наши вещи спасти…
– Да какой там! Что ты городишь? Вон его бурдюк валяется рядом с прочим его старческим дерьмом. Видимо, только поднять свою пьяную задницу да тут же его продырявили. Говорил же вам, надо было подальше от дурака бивак устроить!
– Что сделано, то сделано. Перестань уже, – одернул гнома эльф. Гнугнир в ответ проворчал что-то себе под нос, но продолжил чистить и собирать вещи уже без громких возмущений. Лансель в который раз удивленно про себя отметил, что гном более охотно прислушивается к Элайдже, чем к нему, Лансу. Знакомы они примерно одинаково друг с другом… – Хорошо хоть кони остались на привязи, их не подстрелили, да седла не посрезали, – при последних словах эльф принялся любовно чесать за ухом своего коня. Лансель же водрузил на свою животину чудом уцелевший походный рюкзак и дал коняке тростникового сахару.
– О! Старину До все же доканали, – раздался мощный насмешливый бас. Лансель повернулся к говорившему и ожидаемого увидел огромную фигуру Ухая. Тот как всегда был в своей любимой клепанной кожанке, одетой поверх кольчужной рубахи. Другие доспехи капитан не признавал и даже не носил шлема – не важно, на первой ли он был линии или бродил по лагерю.
– Здорова, командир, – кивнул Лансель.
– Да уж виделись давеча, – хохотнул Ухай, с интересом разглядывая мертвого старика. – Проклятье, До-то так и останется валяться. Я ему говорил, конечно, что он похож на кусок дерьма, но я даже не предполагал, что скоро он натурально превратиться в кучу навоза. Да… не успел сдохнуть, а воняет-то уже…
Лансель нахмурился. Ухай говорил все это совершенно весело и задорно, словно не о своем недавнем подчиненном, а как о… ну о том, о чем собственно и вел речь командир ганзы. Причем До был с ним очень давно, чуть ли не одним из первых в банде – многие старожилы уже успели тоже отправиться в Серые Пределы. А теперь вот над его мертвым телом стоит и ржет командир, которому он так долго служил. Впрочем, ему ли? Или его удачливости?
За время, что Лансель провел среди наемников, он для себя понял несколько очевидных вещей об этих людях. Во-первых, почти все они для себя когда-то решили, что все тяготы и проблемы мира и живых существ его населявших исключительно не их дело. Все, что их беспокоило, так это заботы собственного тела и духа. Остальное было несущественно. С одной стороны, конечно, это приводило к равнодушию и связанным с ним перегибам – слезы и мольбы тех, против кого наемники обращали свои клинки – не стоили для