Я договорился, что меня доставит на Мас-Афуэру маленькое судно, зафрахтованное группой предприимчивых ботаников. Потом предался небольшой консьюмеристской оргии в REI[2], где романтика робинзонад обитает в отделе ультралегкого снаряжения, – в особенности, пожалуй, в таких символах цивилизации среди первозданной природы, как бокал для мартини из нержавеющей стали с отделяющейся ножкой. Помимо нового рюкзака, палатки и ножа я обзавелся такими новомодными приспособлениями, как пластиковая тарелка с силиконовым ободом, которую можно, подняв этот обод, превратить в миску; как таблетки аскорбиновой кислоты, нейтрализующей вкус йода, которым надо будет дезинфицировать воду; как полотенце из микроволокна, в сложенном виде влезающее в невероятно маленький футлярчик; как пакеты с сублимированным органическим вегетарианским чили; как неломающаяся вилка. Кроме того, я запасся в большом количестве орехами, тунцом и белковыми батончиками: мне сказали, что, если погода ухудшится, я могу застрять на Мас-Афуэре надолго.
Накануне вылета в Сантьяго я навестил свою приятельницу Карен, вдову писателя Дэвида Фостера Уоллеса. Когда я уже собирался уходить, она неожиданно спросила, не мог ли бы я взять с собой и развеять на Мас-Афуэре часть праха, оставшегося после кремации Дэвида. Я согласился, и тогда она нашла старинный деревянный спичечный коробок – крохотную “книжечку” с выдвижным ящичком – и всыпала туда горстку праха, сказав, что мысль о частичках Дэвида, которые обрели покой на отдаленном необитаемом острове, будет для нее утешительна. Лишь немного погодя, отъехав от ее дома, я понял, что она дала мне прах не только ради себя и Дэвида, но и ради моего блага. Она знала от меня самого, что мое нынешнее бегство от себя началось два года назад, вскоре после смерти Дэвида. Тогда я решил положить конец размышлениям об ужасном самоубийстве человека, которого так сильно любил, уйти от них в злость и работу. Но теперь, когда работа была завершена, труднее стало игнорировать