Вдруг в комнату без стука вошла женщина. Антониос сразу весь внутренне напрягся. Несколько полная, но с красивым, по-ориентальски, лицом, на котором, впрочем, застыло недовольное и хмурое выражение, она подошла к кофеварке и нервными дёргаными движениями принялась готовить эспрессо.
– Завтра я не смогу отвезти ребёнка в садик, – резко сказала она, – так что имей в виду. Мама тоже не сможет, – как бы предупреждая его возможные возражения, тут же добавила она, словно отрезала.
Антониос досадливо поморщился, но сухо бросил в ответ:
– Хорошо.
Зависла длинная пауза, после которой женщина вдруг остервенело выкрикнула:
– И вообще, когда ты собираешься проводить время с сыном?!
Её молодой голос, ещё минуту назад низкий и грудной, хоть и враждебно настроенный, как-то сразу неожиданно перешёл в каркающий старушечий ор:
– Завтра, между прочим, первое июня! По всей Ларнаке будет столько праздничных мероприятий! Детский фестиваль!.. В муниципальном саду будут фокусники и клоуны! А ты ребёнка ни разу не сводил никуда и, как вижу, не собираешься!!!
Антониос почувствовал невыразимое желание покончить с этим неприятным диалогом, и, стараясь не потерять самообладания, он так же, как и в первый раз, сухо произнёс:
– Хорошо. Я постараюсь уйти пораньше из клиники и отвезти его в муниципальный сад, если не будет экстренных операций.
Разговор был исчерпан. Женщина вышла из комнаты; в рукахеётихо позвякивала чашечка, стоящая на блюдце. Этот чуть слышный звук вдруг постепенно начал нарастать с увеличивающейся силой. Со всех сторон теперь доносился шум колокольчиков. Атмосфера мгновенно наполнилась чем-то тяжёлым, мрачным и невыносимым. Через секунду в комнату вбежала та же женщина. Но теперь она истерически рыдала и была одета во всё чёрное. За ней тут же появились несколько старух, также в чёрной одежде, которые принялись её тщетно успокаивать. Сердце Антониоса бешено заколотилось. Он вскочил со своего места и пошёл туда, откуда прибежали все эти женщины. Колокольчики звенели всё сильнее. Какая-то неведомая сила толкала его вперёд, и в то же время он панически страшился того, что должен был увидеть. Переходя из комнаты в комнату, он, наконец, достиг помещения, откуда раздавался этот звенящий звук. Находившиеся там люди в чёрном медленно расступились, и, затрепетав от леденящего кровь ужаса, он увидел маленький древесный гробик. Крышка была закрыта, но сквозь стеклянное оконце на уровне головы виднелось белое детское личико, обрамлённое каштановыми локонами. Не в силах больше выносить это чудовищное напряжение, Антониос испустил страшный нечеловеческий вопль.
…Проснувшись, весь в поту, он ещё долго пытался унять бешено колотившееся сердце. За окном всё ещё светило яркое солнце, но было видно, что оно уже клонится на запад. Переодевшись в майку