Ян уже не первый раз отмечал, что работать с сестрой ему гораздо приятнее, чем одному. И если не думать о том, что все могло пойти именно так четырнадцать лет назад, будет вообще прекрасно.
– Вы связались с Павлом, потому что хотите справедливости, – указал Ян. – Но о какой справедливости может идти речь, если вы даже перед следователями, которых прислал он, юлить пытаетесь?
– Он сказал, что будет один следователь, – буркнул Валентин. – А вас двое!
– Считайте, что один, – усмехнулась Александра.
– Как я должен доверять двоим сразу?
– Никак, если хотите действительно стать главным подозреваемым, – указал Ян. – Возможно, единственным. Вы ведь уже примерили на себя эту роль – значит, есть веские основания. Есть то, на что следствие все равно выйдет, и ваша попытка это скрыть будет расценена как доказательство вины. Так не проще ли все сообщить нам здесь и сейчас, чтобы мы сосредоточились на поиске настоящего преступника?
Судя по угрюмому взгляду, Валентин, несмотря на свой почтенный возраст, надеялся, что Павел Эйлер сотворит чудо. Не просто пришлет к нему умного следователя, а позволит сразу забыть эту историю, как страшный сон, отправиться домой – к теплому пледу, чаю или виски.
Но чудес не бывает, расследование особо жестокого убийства только началось, и играть в молчанку ему бы никто не позволил.
– Скажите, детектив, вам знакомо чувство разгорающейся любви? – поинтересовался Валентин.
Александра тихо фыркнула, но заметил это только Ян.
– Во-первых, я не детектив, поскольку мы, если еще не очевидно, не в американском сериале, а в московском доме. Во-вторых, можно без лирики?
– Простите, но иначе не получится. Аленка действительно была для меня не просто квартиранткой… Да она вообще квартиранткой не была, это версия для соседей! Мои чувства к ней – это основа связи, которая установилась между нами за эти прекрасные, прекрасные месяцы…
Кризис среднего возраста каждый переживает по-своему. Кто-то бросается во все тяжкие, кто-то рушит семью, существовавшую много лет, кто-то увлекается экстримом, путешествует по Гималаям, ищет смысл жизни. Но Валентин Бочков оказался из той категории седеющих мальчиков, которые пытаются через излишнюю романтику доказать себе, что они еще молоды хотя бы душой, да и тело не так уж плохо. Так что незадолго до полувекового юбилея он снова начал писать те отвратительные стихи, через которые все остальные проходят лет в шестнадцать, а потом вспоминают только со стыдом.
Для Яна это теперь обернулось чрезмерно витиеватыми и цветастыми свидетельскими показаниями. Себя Бочков выставлял возвышенной душой, покойную Алену Чубарову представлял своей музой, тихим ангелом, последней радостью его угасающего лета. Дело тут было не в его романтичности… по крайней мере, не только в ней. Бочков искренне полагал, что если он убедит следователей в своей Большой Любви к погибшей, это