– Не можете, правда? Разумеется, не можете. Вчерашний день вы способны увидеть: во всех своих основных чертах он еще цел. Многое осталось и от шестьдесят пятого, шестьдесят второго, пятьдесят восьмого годов. Кое-что осталось даже от девятисотого. И несмотря на однообразные стеклянные коробки, на строения-уроды вроде «Пан Америкэн», на все другие преступления, совершенные против природы и людей, – он помахал рукой перед своим лицом, будто стирая их с глаз долой, – существуют еще и фрагменты более ранних времен. Отдельные здания. Иногда группы зданий. А подальше от центра сохранились целые кварталы, стоящие на своих местах по пятьдесят, семьдесят, восемьдесят, а то и по девяносто лет. Есть местечки, которым больше ста лет, а иные помнят даже Вашингтона…
На крыше появился Рюб в легком пальто и фетровой шляпе и вежливо остановился в нескольких шагах от нас, вне пределов слышимости.
– Эти уцелевшие остатки, Сай, – Данцигер еще раз ткнул вилкой в горизонт, – дошли до нас от дней, некогда таких же реальных, как сегодняшний, лежащий перед нами; это фрагменты яркого утра в апреле 1871 года, серого зимнего дня 1840 года, дождливого восхода 1793 года. – Он мимолетно, краешком глаза взглянул на Рюба, затем вновь на меня. – Каждый такой вещественный пережиток, по моему мнению, нечто вроде чуда. Вы когда-нибудь видели «Дакоту»?
– Что-что?
Он кивнул.
– Если б вы ее хоть однажды видели, то запомнили бы и название. Рюб!
Рюб выступил вперед, как бойкий лейтенант, являющийся на вызов полковника.
– Покажите, пожалуйста, Саймону «Дакоту».
Покинув стены бывшего склада, мы с Рюбом двинулись на восток, к Сентрал-парку; плащ и шляпу я забрал по пути на первом этаже. Затем мы повернули на Уэст-драйв, аллею, проходящую по парку у самой западной его границы. Мы шли в тени деревьев – некоторые из них еще сохраняли листву, чистую, умытую утренним дождем, и Рюб, осмотревшись по сторонам, проговорил:
– Парк и сам по себе, признаться, совершенное чудо, неподвластное времени. Здесь, в центре одного из самых быстро меняющихся городов мира, сохранился не просто кусочек прошлого, а несколько сотен гектаров, практически не тронутых десятилетиями. Наложите план Сентрал-парка восьмидесятых годов XIX века на современный – и они почти совпадут. Детали, разумеется, изменились: скамейки, урны для мусора, надписи и указатели, покрытие дорог и тропинок. Но взгляните на старые фотографии – и, за исключением машин на дорогах, никакой разницы, заметной, скажем, с высоты шести-семи этажей, вам обнаружить не удастся…
Рюб неплохо рассчитал, когда произнести свои слова, – возможно, знал по опыту: мы как раз миновали последнее дерево и свернули с Уэст-драйв к выходу на Семьдесят вторую улицу, и тут он поднял руку и показал вперед:
– Если, к примеру, смотреть на парк из верхних окон вон того дома…
Я увидел дом и застыл на месте.