Как-то подошёл ко мне один мальчуган и говорит:
– Вот у вас в «Пионере» печатается повесть «Синие звёзды», а мне не нравится.
– Что же, – спрашиваю я, – тебе там не нравится?
– А то не нравится, что прочёл я первый номер журнала, а что дальше с Кирюшкой будет – этого я не знаю.
– А хочется узнать?
– Очень, – откровенно сознался он. – Вот всё хожу и думаю: что же такое дальше будет? Хоть бы скорее второй номер выходил.
Улыбнулся я тогда и думаю: «Ну, это ещё не беда, если тебе так не нравится».
Устроила редакция «Пионера» мой творческий вечер, – тоже было неплохо, и услышал я для себя немало важного и полезного.
Сейчас я работаю над повестью, которая называется «Военная тайна». Это повесть о теперешних ребятах, об интернациональной смычке, о пионерских отрядах и ещё много о чём другом.
И наконец, вы уже читаете в «Пионере» последнюю мою вещь, это «Синие звёзды». Прочтёте, пишите, как понравилась.
Что буду писать дальше – пока не знаю. Но, во всяком случае, постараюсь написать такую повесть, чтобы не стыдно было прочесть её и в том прекрасном будущем, что зовётся социализмом, в котором надеюсь долго прожить и я, а вы-то, ребята, проживёте и подавно.
Обыкновенная биография
В Воронежском военном госпитале я пролежал три недели. Рана ещё не совсем зажила, но за последние дни прибывало много шахтёров с линии Миллерово – Луганск – Дебальцево. Мест не хватало.
Мне выдали пару белых грубых новых костылей, отпускной билет и проездной литер на родину.
Я надел новую гимнастёрку, брюки, шинель, полученные взамен прежних – рваных и запачканных кровью, – и подошёл к позолоченному полинялому зеркалу.
Я увидел высокого крепкого мальчугана в серой солдатской папахе, самого себя с обветренным, похудевшим лицом и серьёзными, но всё равно весёлыми глазами.
Полтора года прошло с тех пор, как, испугавшись, убежал я из нашего города Арзамаса.
С тех пор прошло многое. Октябрь. Боевая дружина сормовских рабочих. Особый революционный отряд, фронт, плен, гибель Чубука, приём в партию, пуля под Новохопёрском и госпиталь.
Я отвернулся от странного зеркала и почувствовал, как лёгкое волнение слегка кружит мою только что поднявшуюся с госпитальной подушки голову.
Тогда я подпоясался. Сунул за пояс тот самый, давнишний маузер, из-за которого было столько беды в школьные годы, и, притопывая белыми, свежими костылями, пошёл потихоньку на вокзал. Там спросил я у коменданта, когда идёт первый поезд на Москву.
Охрипший суровый комендант грубо ответил мне, что на Москву сегодня поезда нет, но к вечеру пройдёт на Восточный фронт санитарный порожняк, который довезёт меня до самого Арзамаса.
И ещё сердитый комендант дал мне записку на продпункт, чтобы выдали мне хлеб, сахар, селёдку и махорку в двойном размере – как отпускнику-раненому.
Хлеб,