Верхом на лошадях они отправлялись втроем на пикник – то к реке, то на гору, то в какую-нибудь древнюю пещеру, связанную так или иначе с историей Индии.
И теперь Азалии казалось, что в ее детстве не было ни дня, когда бы не сияло солнце, ни вечера, когда бы она не ложилась спать с улыбкой на устах.
А потом внезапно, как гром среди ясного неба, на нее обрушилось страшное несчастье!
«Как могло это случиться? Господи, как мог Ты допустить такое?» – так рыдала она ночами на корабле, увозившем ее из Индии в холод и, как она была уверена, в кромешную мглу Англии.
И вот даже теперь, спустя два года, порой ей хотелось себя убедить, что этот жуткий кошмар ей только снится, что на самом деле она вовсе не живет в семье дяди-генерала, где с ней обращаются как с парией! Но увы! Все это было печальной явью. Генерал не желал прощать своему младшему брату всего случившегося, того, как он погиб, и поэтому Азалию не любили, откровенно презирали и унижали как только возможно.
«Папа был прав! Абсолютно прав!» – постоянно убеждала себя Азалия. Ее так и подмывало прокричать эти слова в лицо дяде, особенно когда он восседал с самодовольным видом во главе стола, а с ней разговаривал таким тоном, каким не обратился бы и к собаке.
Прибыв в Англию два года назад, она явилась в рабочий кабинет сэра Фредерика и там услышала от него, на что может рассчитывать в будущем.
Переезд из Индии сопровождался мучениями не только душевными, но и физическими. Шел ноябрь, и из-за сильного шторма, разыгравшегося в Бискайском заливе, почти все пассажиры корабля очень страдали от сильной качки. Впрочем, Азалию донимал не ветер, швырявший судно как легкую щепку, не огромные волны – она страдала не от морской болезни, а от холода.
За годы, проведенные в Индии, она приспособилась к жаре. Вероятно, из-за текущей в ее венах русской крови зной индийских равнин не был для нее таким изнурительным, как для большинства чистокровных англичан.
Ее мать была русской, а родилась в Индии, что, как узнала Азалия, оказалось еще одним грехом, за который ей приходилось расплачиваться, поскольку дядя терпеть не мог чужеземцев и презирал даже англичан, которым довелось появиться на свет в Индии.
Когда сильно исхудавшая за дорогу – кожа да кости – племянница предстала перед дядей, выстукивая зубами дробь от холода, стоявшего в его кабинете, в ней мало что напоминало кареглазую красавицу, так похожую на мать. Потрясенная гибелью отца, она не могла проглотить ни кусочка, глаза распухли от слез, а темные волосы, прежде роскошные и блестящие, сделались безжизненными и тусклыми, как пакля.
Некрасивая и жалкая, она ничем не могла смягчить застывшую в глазах дяди суровость, и в его голосе явственно звучала неприязнь.
– Мы с тобой понимаем, Азалия, – заявил он, – что безответственное и предосудительное поведение твоего отца могло навлечь позор на весь наш род.
– Папа поступил правильно! – еле слышно произнесла