– И то верно. Как думаешь, не обманет этот твой Майкл?
– Не должен.
– Хочется верить. А то если я полгода неизвестно где проболтаюсь, а потом с пустыми карманами вернусь, моя Оксана мне чуприну выскубет. Ты женат?
– Нет, – ответил Быков. И вспомнил про Джейн.
Ему вдруг страстно захотелось вернуться в Никополь и хотя бы мельком повидать американку. Он представил себе, как вваливается в квартиру, пропотевший, пропахший дымом и сивухой, и велел себе не рыпаться. К тому же он не имел права мечтать о Джейн. Она принадлежала другому.
– Что так? – спросил Шовкун, раскуривая трубку с аппетитным присвистом. – Не встретил девушку подходящую? Или…
Не договорив, он подозрительно скосил глаз. Быков от души расхохотался:
– Меньше телевизор смотри, Петро. Традиционная у меня ориентация, традиционная, не бойся.
– Никто не боится. – Шовкун несколько раз с наслаждением затянулся душистым дымом и передал трубку Быкову. – Что может «голубой» против настоящего мужика сделать? Они только сюсюкать могут. Так ты из принципа холостой?
– Все как-то не доходило до женитьбы, – сказал Быков и помрачнел.
Вспомнилось вдруг, как много хороших девушек он потерял, как часто спешил куда-то вместо того, чтобы остепениться и зажить спокойной, размеренной жизнью, построить дом, завести семью, окружить себя близкими людьми и милыми сердцу предметами.
Неужели он так и будет мотаться по свету до конца дней своих, как перекати-поле? А потом? Когда глаз станет не тот, сноровка пропадет, мышцы одряхлеют? Заказы закончатся, выйдет фотограф Быков в тираж. Засядет один в своей холостяцкой квартире и будет сувенирами любоваться, былые подвиги вспоминая. Только молодым и красивым женщинам он будет уже не нужен, ибо им тоже подавай молодых да красивых. Такова мрачная правда жизни.
– Наливай, Петро, – попросил Быков, возвращая дымящуюся трубку.
– Э, да ты, брат, зажурився, я вижу, – протянул Шовкун.
– Есть немного.
– Ну, мы кручину сейчас прогоним, Дима. Горилка – наипервейшее средство против нее.
Неустойчивые пластиковые стаканы наполнились ядреным первачом. Мужчины выловили из мисок по куску вареной рыбы, посолили круто и выпили, крякнув одновременно. Огненный шар взорвался в желудке Быкова, горячая жидкость побежала по жилам. В голове стало хорошо и пусто, мир слегка размылся перед увлажнившимися глазами.
– Ночь, гляди-ка, – произнес он с некоторым удивлением. – А я и не заметил. Звезды какие…
– Крупней наших во всем свете не сыщешь, – похвастался Шовкун.
– Неправда, Петро. В горах ночное небо ближе, в океане – ярче. Но здесь оно особое, неповторимое.
Они умолкли, слушая комариный звон и кваканье лягушек. Бутылка опустела. Костер погас. Шовкун подбросил хвороста, навалил сверху дровишек и свернулся рядом, накрывшись брезентовой курткой. Быков полез в шалаш, повозился на пахучем сене,