из мягких коленей,
изгибов лебяжьей руки, —
остаться стремительным хочется.
Часы – коротки,
себя не раздашь на пророчества
и корчишься,
губами обвит.
Но, слава любви! —
она больше того, что дается.
И жжется желание,
и небо охально смеется,
оскаливаясь.
И шепот листвы тополиной,
и руки любимой
отринешь из жизни
и брызнешь под облако,
каленый и резкий —
за голодом,
И Слово – упруго и дерзко —
взовьется в накале высоком,
как пламя,
как песня,
как сокол…
Но как же летать без любви?..
«Легче добьешься в любви конца, нежели умеренности».
2. Искренность
«О, как убийственно мы любим!..»
Так бывает:
в пути вдруг потянет назад,
и еще на бегу, сквозь туманы заснувшие,
обернемся и смотрим себе же в глаза,
тем, которыми были мы в годы минувшие.
Усмехнемся наивности прежних идей,
удивимся количеству нажитых трудностей,
и гордимся,
что выросло в гомоне дней
из количества выдержки качество мудрости.
В этой жизни, конечно же, стоит любить,
только сердце болит от напора событий.
Мне хотелось порой,
только нет, не забыть
чьих-то глаз, чьих-то слов,
откровений, открытий.
И среди суесловий, восторгов, посул,
среди множества ложных и подлинных истинностей,
как награду природы, как гордость, несу
величайшее из достоинств любви —
Искренность.
Ника, родная, сложность моя,
прости, о тебе – в конце.
Сегодня, хочешь, разолью моря,
хочешь – горы расставлю в венце?
Хочешь, разбрызгаюсь сверкающим водопадом
или звуком выльюсь в трубе?
Могу изогнуться нежнее радуги…
А, хочешь, – выношенное,
о тебе и о себе?
Время давнее, была осень,
тучи лежали плоские, как стол.
Сестра сказала:
«Жду тебя в восемь,
у Концертного,
за Литейным мостом».
Сколько уж этих филармонических залов
выхожено, выслушано, высмотрено,
и опять?
«Жду тебя в восемь, – сестра сказала, —
и постарайся не опоздать».
Трамвай, мостовая, метро, эскалатор, —
все знакомо десятком лет:
тяжесть Невы в каменных латах,
блеклый, неверный, вечерний свет.
Что там – в прошлом?
Уставшие надежды,
любовь романтика, трагедия бытия,
и где-то внутри – сохраняемая бережность
к