Их действительно было сорок, по-человечески сорок.
Тонкокостные, черноглазые, у них бездонные животы. Они прекращали есть, только когда в гнезде не оставалось еды, и эту особенность я у них перенял, ел как не в себя и не толстел. Они долго-предолго странствовали по земле. Оборванцы, кто в медицинских халатах, кто в тулупе, в женском пальто, распахнутом на всю волосатую грудь, им было без разницы в чём ходить. Я ещё не сразу понял, что пестрота вещей вокруг меня – она не потому, что воруют всё подряд, а она как раз оттого, что воруют в одном экземпляре. Никогда Сорок Сорок не подбирали подобное дважды.
Я кричал: возьмите меня с собой! – когда поздним вечером эти сорок странников собирались у костра, брались за руки, обнимались, чуть пританцовывая, лепились в дрожащую кучу тел, ртами издавали чарк! чарк! чарк! А потом – щелчок! – и вот они уже коллективный оборотень.
Огромная до усрачки сорока.
Их семья так выживала.
Нужно очень долго жить вместе, нужно быть очень родными, чтобы так делать. Я разглядывал Иришку, Янку, Агнессу: они ли птичьи лапы с когтями, как грабли? Они ли – немигающие глаза, как две кастрюльки, они ли птичий клюв, в который упихалась бы моторная лодка? А костистый Ёся с хромыми старикашками образуют птичий хребет? Морщинистая старуха, что заставляет меня таскать мусор за всех и тщательно закапывать, – она своей висящей кожицей обтягивает всю семью? А толстые неулыбчивые мужики из сарая, которые только и делают, что лежат на соломе и дуют воду из бадьи, которую я им таскаю, – они в Сорок Сорок играют роль птичьих потрохов?..
Наверно, гадать бессмысленно, никто из них – не часть. Они все сразу – единое целое новое качество.
Умная книжная мысль, я её тоже у кого-то украл.
Думаю, беду на Сорок Сорок накликал я; хотя разве это беда, нет, это их привычка.
Я стал проситься в город, когда в украденном багаже (а Сорок Сорок умудрились обворовать товарняк) я нашёл книги с картинками, и там был город с нормальными людьми, как из рассказов Ёси; были мосты, ровные невероятные дороги, словно прочерченные на земле суперфломастером; были ещё дома из кирпича. Я клянчился туда, убеждал, что украду и вернусь из города с сырокопчёной колбасой, с калькулятором, с футбольным мячом и зефиром, политым глазурью. Украду бездну крутых вещей. Я заснул, кожа на щеках была стянута от соли, потому что старый Ёся меня наругал. А ночью проснулся от грохота, который прошивал лес вдоль и поперёк.
Я уставился наружу из окна родного пазика.
Посреди нашей поляны стояли двое чужих в хаки – я знал, что такое хаки; они лупили из винтовок – я знал, что такое винтовки, – лупили