Больше у бабушки она не была, отца не видела и до своего отъезда из города жила у мамы Лены.
Именно там Петрова стала приглядываться к себе и строить планы на будущее. Она точно знала, что навсегда уедет из города, а потому резко пересмотрела отношение к школе.
Став матерью, Люся почти ничего не могла рассказать своим девочкам о школьных годах. Вместо изображения начальной школы память подсовывала «слайды», изображавшие луга, поросшие одуванчиками, – бескрайние и пушистые. Подумать только, за любовь к природе Петрова расплатилась абсолютно здоровыми гландами! Дело в том, что Люся, которой легко давалась любая наука, отчаянно прогуливала школу. Причем с класса первого, не позже. Смышленая девочка выработала собственное расписание занятий. Календарно оно было рассчитано на вторую половину октября, тоскливую донбасскую зиму и раннюю весну до середины апреля. Все остальное время Петрова школу не посещала, с легкостью добывая справки от участкового педиатра. С жалобами на воспаленное горло прогульщица явно переборщила и загремела под нож. Вот тогда, после удаления миндалин, Петрова и узнала, что это такое, больное горло.
В том, что школьные учителя не заподозрили Люсю в хронической симуляции, не было ничего странного. Во-первых, в школе Петрова демонстрировала полную адекватность: считала, писала, решала уравнения, излагала параграфы, строила английские фразы, строчила простыни на уроках труда и при этом никогда не нарушала дисциплину. Для шахтерского городка это была большая редкость: младшее поколение добытчиков угля являло собой стихийную вольницу, тоскующую по тяжелой длани Пугачева и Разина. Школьные педагоги харизмой знаменитых разбойников не обладали, поэтому периодически слышали у себя за спиной довольно громкое: «До пошшел (пошш-ла) ты…» Угрозы на подрастающее поколение абсолютно не действовали: исключения из храма науки они не боялись, а требование привести родителей в школу спокойно пропускали мимо ушей. Матери – некогда, а отец – в забое: дает стране угля. На дом же учителя ходили с неохотой и опаской: угостить могли не только «чем богаты». Опять же дни получки, советские и досоветские праздники омрачать было неприлично: рабочий класс – он тоже Человек!
Во-вторых, не трогали Люсю еще и потому, что у нее было привилегированное положение. Серега Петров как начальник участка подходил под определение «уважаемые люди нашего города», а в семьях «уважаемых людей нашего города» не могло быть безответственности, злоупотреблений и дисциплинарных нарушений. Так сказать, партийно-профсоюзная этика была не чужда и преподавательским кадрам.
И наконец, в-третьих, классная руководительница