Таня устала и думала об отпуске. Желание быть рядом с мужем спрятала мнимой необходимостью ехать по делам в Германию.
Как в дамском романе, в эту минуту позвонили у двери.
– Где ты шляешься, Яша?
Бывший главный механик подлодки вежливо открыл дверь ногой, держа в руках торт, цветы жене командира, Мишин пистолет-пулемет в магазинной коробке и сумку, угадывались бутылки. Высокий, толсто – добродушный, циничный и счастливый зачинщик дружеских застолий, первый парень на флоте Яша Голуб. Темно – синяя с вышитым золотом вензелем нездешняя морская форма.
– Дойче Зеередерай – германский торговый флот. – Понеслось непредсказуемое, любимое мужем застолье.
Приключения моряка на суше и море, услышанные Борисом, Таней и Мишей (пока его не прогнали спать) в московской квартире.
– Моя девичья фамилия Голубинкер, я смутно помню из детства. О том, что я из Риги, знала вся эскадра. В сороковом году мой отец был молод, пришла советская власть. Московский оператор кинохроники Эдуард Тиссе снимал сарайчики на пригородных садовых участках – как ужасные дома, в которых живут при капитализме. Деревенские жены командиров РККА приходили в Оперу в ночных комбинациях, принимая их за шелковые платья. Людей стали сажать. Как огуречную рассаду в грядки – в товарный вагон и затем в Сибирь. Хватали, разумеется не всех, но имеющий четыреста латов в месяц – классово чужд. Так следователь латвийской охранки, прессовавший политических в тюрьме «Браса», выжил, а соседа – лавочника взяли. Насмотревшись, мой отец продал за три символических лата лесопилку, и сократил Голубинкера до Голуба.
– Я вам не надоел? – Мы с Валей вернулись в Ригу в квартиру отца. Но жизни нет. Я «оккупант». Давление в цилиндрах близилось к критическому. В январе девяносто первого случилась ночная стрельба в центре Риги. У канала погибли милиционеры и горожане. Валюша говорит – надо уезжать. Еврейских документов в семье не осталось, но по Галахе (твердый свод шестисот тринадцати законов и правил) я чистый еврей. Еврейский ариец.
Яша уронил салат на белую рубашку. Таня стерла пятна влажной салфеткой и чуть присыпала солью – обучилась, живя в Северодвинске.
– Прихожу я в Сохнут. (Израильская служба репатриации). Руководит Вадик, вместе в женскую школу на танцы ходили. Надел кипу и назвался Вэвл.
– Называй меня Вэвеле. Беседуем под кофе с коньяком, он знает, зачем я пришел.
– Ты обрезан?
– Нет, девственник, как родился. Но я могу сейчас, амбулаторно.
– Свежеобрезанных не берем.
– Тяжелая сцена в рижском Сохнуте – рассказывает Яша. – Входят двое, лет тридцати, накаченные, краткость речи офицерская, Виктор и Павел. Виктор Иваненко и Павел Ивлев. Цивильное не часто одевали, но готовились – брюки в стрелку, кремовые рубашки.
Выложили на стол оторопевшего Вэвеле бумаги: прохождение службы, военные дипломы, благодарности командования