Прошлась по бутикам и оценила «диндрл». Немецкий деревенский убор, простенькая вышитая кофта, юбка до пола и непременно нарядный цветной фартук с поясом. Если завязан бантом слева – замужняя. Если справа, старайся понравиться. Нижняя юбка длиннее верхней, из – под подола белые кружева. Откровенно и нежно обнажив грудь, немецкий низкий лиф сделал ее большой и мягкой, вопреки католическому ханжеству, тридцатилетней войне, аскезе Лютера. В ее годы смело для Москвы, разве что на дачу. Шагнешь по лестнице, или грязь на дороге – приподнять юбку, очень женственно. И отвечает образу милой, доброй, полнеющей и, увы, стареющей блондинки, который она для себя примеряла на будущее.
Таня прилепилась к бару на набережной. Днем он пустовал. Она заказывала опасное при ее полноте пиво. Молчала у окна. Видно Эльбу, прогулочные и большие пароходы и пузатые буксиры движутся медленно, будто на старом экране. Бармен принял за иностранку, не знающую по-немецки и сказал официанту:
– Понаехали тут всякие.
Обедал пожилой среброголовый немец. Ел красиво, видна порода и семья. Заговорил с Таней и, услышав легкий акцент, расспрашивал о Москве. Рассказывал о гамбургских кабаре, в них соль народного характера. В одном из них начинали в шестидесятые годы четыре мальчика из Ливерпуля – битлз.
Предложил встретиться завтра вечером.
– Встретимся в этом баре. Я – Хорст. Журнальный фотограф.
– Ищете див для обложки? Я не фотогенична.
– Нет. Любуюсь вами.
«В моем возрасте мужское внимание как бальзам» – думала меж тем Таня. И охотно согласилась.
Предложение было неожиданным – Reeperbahn – Рипербан по-русски.
– Главная городская достопримечательность – сказал Хорст.
Таня думала красться в гнездо порока по пустынным улицам, под красными фонарями. Вечером от станции метро «Рипербан» катила в тот самый квартал тысячная толпа мужчин. Женщины в джинсах, иностранцев много. Шли по асфальту и тротуарам во всю ширину улицы. Кто же их… обслужит, думала Таня. Дома неказистые, как забытые детские кубики. Но море блеска и огня реклам. И жрицы, действительно, кое-где стоят и прогуливаются. Профсоюз немецких проституток не объявляет забастовок. Где печать вульгарного порока? Толпа постепенно редеет в клубы, дома свиданий, секс-шопы, театр «Тиволи», ему почти сто лет. Пивная, тоже можно познакомиться. Шутя и всерьез торговаться о продолжительности и манере… сеанса. О цене. Деревянная лестница во второй этаж в свободные комнаты. Пьяных не видно, не торгуют подозрительно марихуаной.
Они перешли улицу у «Эротик бутик», дорогого европейского секс – шопа. Таня в нахлынувшем молодом веселье рассматривала витрины. Шли под тысячей рекламных грудей и задов. В огнях реклам казино, биллиардных, гей-клубов, отелей с комнатами на четыре часа. Мимо бомжей с матросскими наколками на руках. В бесконечных «Живых шоу» – блондинки под Мерилин Монро. Бедная Мерилин, ты открыла сундук Пандоры и сама погибла.
На известной