– Хватай, народ, что Бог послал! Ужин не нужен, – был бы обед дружен.
– Дай Бог здоровья твоей хозяйке, Николай Данилович! – поблагодарил Семён, присаживаясь поближе к мальчику. Тут же отломил краюху пшеничного хлеба и отправил его в рот.
– Да что ты, Семён!? Хозяйка и знать не знает, что я харчи дома забыл. Кабы увидала б, чем я тут внука кормлю – о то б прошлась по старым ушам всеми бранными именами существительными и прилагательными в совокупности.
– Да фто ф так, Данилыш?, – сосед уже забил рот хлебом, прожёвывая с трудом.
– Да вот спроси! Пока овец выгнал с утра, пока управился с остальной тварью, да и забыл, что Люба наготовила нам с внуком целый куль. То-то мне хозяйка сегодня попеняет…
Тут мальчик подавился и закашлял.
– Да что ж ты… жевать разучился, что ли?! – разозлился старик, – Не спеши! Ведь удушишься! – и протянул внуку трёхлитровый баллон молока.
Так они и пообедали хлебом, который вчера на зорьке спекла Любовь Сергеевна, и запили вечерним молоком. Банка была одна на троих, поэтому пили по очереди. На стекле у горловины, с внутренней стороны баллона, обильно насели сливки. Молоко проливалось с уголков рта по щекам, шее и грязной коже на груди, оставляя белые бороздки.
Довольные, отдохнувшие едоки ленно поднимались от родительницы-земли и расходились в разные стороны яра. Семён в пути что-то насвистывал, а затем и вовсе запел, видимо, подбадривая свои силы:
– Ой, з-за гори камяноi голуби лiтають. Не зазна-а-ала розкошоньки, – вже лiта-а-а мина-ааю-уть…
Так, или почти так, день отходил, уступая место вечеру. Мальчика радовало, что оставалось совсем немного – он продолжал переворачивать сено, иногда отвлекаясь на землянику, которая росла на лугу в изобилии и хорошо просматривалась в скошенной траве. Чем менее оставалось работы, тем явственнее он чувствовал необъяснимую радость и прилив сил. В конце концов, Данил ощутил необъяснимый подъём и сделал больше, чем от него ожидали взрослые: покончив с валками, он сменил вилы на косу и принялся за траву, которая росла у подножия.
На обратном пути небо стало заволакивать тучами, а далеко на востоке вообще чернело что-то страшное. Неожиданно и смачно распластались по лобовому стеклу первые, крупные капли.
– Глянь, Николай Данилович, никак снова дождь! – сказал Семён, показывая в сторону тёмного неба.
– Видать, не миновать Божьей милости, – ответил дед, отмечая огромные и пыльные кляксы, расползающиеся пауками по стеклу.
– Что ж, оно и хорошо, что успели скопнить. Николай Данилович, а и возьмите меня завтра с собой на покос! За один день справимся, а дня через три и копните, а?
– Отчего же не взять? Поедем, если хочешь.
Въехали в село уже затемно. У ворот своего дома Семён поблагодарил Николая Даниловича и Данила, сказав каждому по отдельности «спасибо» и крепко пожав руки, захлопнул двери кабины и развернулся