Мои религиозные взгляды снова и снова заявлявшие о себе, требовали глубокого осмысления, поэтому я твердо решил, что отправлюсь в эту обитель. Мне захотелось безотлагательно увидеть своими глазами, чем же живут в действительности люди, которые всецело уходят от мирской жизни и поселяются в отдалении от всех. А случай с шаманом только еще больше укрепил во мне это желание.
Я сразу же сообщил Тарасу, что намерен сам отправиться в монастырь, чтобы, наконец, на собственном опыте испытать то, что испытывает паломник, прибывающий в монастырскую обитель. Тарас воспринял эту новость с удивлением, но он был очень рад за меня, хотя и относился всегда с некоторой скептичностью к моему пониманию самого православия. Но он уважал мои взгляды и ценил нашу с ним дружбу.
После этой встречи я вернулся домой, испытав приятное состояние взволнованности. Мне не терпелось отправиться в монастырь и через несколько дней я уже был готов к отъезду. Решив ненадолго сменить обстановку, меня то и дело охватывало удивительное чувство упоения и предвкушения новых впечатлений, которые всегда пробуждаются у путешественника перед тем, как он отправится в дорогу.
Монастырская жизнь для меня всегда была окутана священной тайной. Она казалась очень самобытной, уклад и обычаи которой скрыты от глаз обывателя. Так же, как и полное принятие церковных догматов, на мой взгляд, оставалось прерогативой людей с особым душевным складом. Я всегда сомневался в том, что лично мне такое мировоззрение поможет обрести себя в полной мере. Я редко посещал церковь, а в монастырях мне даже и не приходилось бывать. Может, я, как часто бывает в современном мире не видел в таком мировоззрении полного выражения всех моих духовных потребностей. Но при этом я полагал все же, что мой опыт глубоко личных переживаний был близок опыту тех людей, которые посвящают всю свою жизнь служению Богу. Священнослужители, монашествующие, по-настоящему верующие люди всегда вызывали во мне искреннее почтение, но при этом я всегда чувствовал, что я не такой, как они.
Я часто размышлял о том, в чем могла быть причина такого внутреннего разногласия. Может, мне не хватало знаний, которые могли бы исчерпывающе растолковать многие сложные вопросы веры. Так или иначе, во мне не было такой усердной истовой веры и полного погружения в религиозное миросозерцание, как это происходит в жизни обычного верующего человека. А жизнь абсолютным аскетизмом, посвященная полному слиянию с образом кающегося в своих грехах и набожного человека, казалась для меня недостижимо идеализированным образцом духовной жизни. Я считал, что самое важное в религии это не молитва, не обряды, не полное принятие церковного воззрения, а сами переживания и мысли, которыми человек наполняется, думая о Боге в каждую минуту своей жизни.
Для меня никогда не было особенно важным молиться перед иконами, посещать церковь во время службы в православные