После короткой процедуры попадаю внутрь коттеджа. Выдрессированная девчоночка (должно быть, горничная) ведет меня из зала в зал, и моя башка начинает слегка кружиться от мелькания громадных картин в позолоченном багете, статуй, шпалер, рыцарских доспехов, звериных голов и прочих диковин. Впечатление такое, словно и впрямь угодил в старинный замок, и сейчас выйдет сам хозяин в накинутом на плечи струящемся алом плаще… Наконец оказываемся в небольшом помещении, предназначенном, скорее всего, для отдыха и мечтаний. Оно увешано гобеленами, на которых вытканы дамы и кавалеры жеманного 18 века, занимающиеся охотой и галантным флиртом.
Здесь теплятся свечи. Вдовица, вся в черном, эффектно восседает на небольшом канапе. Ласково кивает мне, одновременно непринужденным жестом отпуская девчонку, и та испаряется, будто и не было.
Собираюсь расположиться на ближайшем сиденье, но она указывает на местечко рядом с собой. Пристраиваюсь. В канделябре крошечными копьями подрагивают язычки пламени. Серебряный кудрявый голыш, известный под кликухами Амур, Эрот и Купидон, хоть сейчас (если судить по хитрой проказливой рожице) готов влепить в меня одну из своих стрелочек.
Воркуем, несем фантастический вздор, смеемся, и мне даже кажется, что я немножко влюблен, или это вино так кружит голову? При свечах личико вдовы женственно и романтично. Она собственноручно кормит меня засахаренными фруктами, держа их в тонких пальчиках и отставив мизинчик.
– Ты мне сразу жутко понравился. – Она приподнимает бровки, словно сама себе удивляясь. – В тебе есть что-то такое… рыцарское, – подбирает она, наконец, слово, соответствующее обстановке. – По-моему, ни одна женщина просто не сможет устоять… И я…
Ощущая себя благородным Ланселотом или самим Тристаном, которого искушает прекрасная дева, впиваюсь в ее рот, не встречаю сопротивления, и мы, ласкаясь, опускаемся на шкуру белого медведя, чьи стеклянные буркалы глядят вдаль с философским спокойствием…
Потом перемещаемся в умопомрачительную бело-золотистую спальню, такую я где-то уже видал – кажется, в старом американском фильме про бедную девушку, охмурившую богача-аристократа. По дороге делаю остановку в туалете, откуда по мобильнику сообщаю Гаврошу, что переночую у приятеля. Напоследок говорю вполне искренно: «Я люблю тебя, малыш». – «И я тебя», – откликается она.
Бедная моя, представляю, как заныло твое сердечко, но ты не позволила себе ни одного вопроса. Ты долго будешь пытаться уснуть, гоня тягостные мысли о том, где я и с кем. Но, если по совести, я действительно не изменяю тебе. Работа такая. Прости меня, малыш.
* * *
Утро встречаю в пышной кровати Царя, смастаченной под старину, а-ля Людовик какой-то. Инночка блаженно дрыхнет, вытянув долговязое тело. Волосы спутаны. Выбравшись из-под одеяла, отправляюсь в снежно-белую ванную. Из овального зеркала в тяжелой резной