– Завтра, – сказал Иамас. – Жертву принесут завтра, с восходом солнца.
Пальцы матери больно впились в плечо.
– Идем, – велела она, увлекая меня наружу.
Вслед нам отчаянно завопил Орест. Пожалуй, и я, если б только могла, завопила бы точно так же.
Увидев мое неприкрытое лицо, Ахиллес заслонил глаза (темные, сдержанно поблескивавшие над бородой, подобной молодым кустикам) ладонью оружной руки.
– Без этой девицы никак не обойтись?
– Мой муж выставил всех нас на посмешище, – сказала Клитемнестра. – Он обманул меня от твоего имени. Люди подумают, будто тебе в радость заманивать юных девиц на погибель.
Ахиллес в гневе зашагал из стороны в сторону. Когда меч его лязгал о латы, старый раб, Иамас, всякий раз вздрагивал, втягивал голову в плечи.
– Говорить от моего имени он не имел никакого права.
– Ты можешь остановить их. Тебя-то они послушают. Ты ведь герой. И если велишь им отменить жертвоприношение, твоих слов без внимания не оставят.
Ахиллес остановился.
– Ты хочешь, чтоб я велел Агамемнону отказаться от жертвоприношения?
– Ради твоего же доброго имени!
– Но как мы тогда доберемся до Трои?
Мать шагнула к нему. Миг – и строгая, благонравная женщина, знакомая мне с самого детства, исчезла, как не бывало (Елена укладывается на скамью, украшает складками одеяний томно расслабленное тело.) Мать сделалась мягче, таинственнее, потупила взор, неуверенно, мягко приподняла край одежд, обнажив округлые икры. Пальцы ее сомкнулись на шнуровке нагрудной брони Ахиллеса, губы придвинулись к его шее так близко, что дыхание всколыхнуло тонкие золотистые волоски на затылке.
– Ты найдешь способ, – шепнула она ему на ухо.
Но Ахиллес не ответил ни слова. Тогда мать опустилась на колени, кокетливо, обольстительно взглянула на него снизу вверх сквозь приопущенные ресницы. Нежные темно-русые локоны, выбившиеся из прически, смягчили очертания ее скул, груди вздымались и опадали в такт вдохам.
– Ты хочешь услышать мои мольбы? – спросила она. – Мы с дочерью беззащитны, беспомощны. Вся надежда только на тебя. Помоги нам!
Ахиллес отступил назад, словно не в силах сдержать отвращения к ее просьбам. Мать, умоляюще повернув кверху ладони, простерла руки к нему. («Моя сестра рождена из яйца, а я – обычным, естественным образом».)
– Хочешь вместо моих услышать мольбы дочери? Сделай милость, она не откажет! Она всю жизнь прожила достойно, но что проку в чести, если ее девственницей оправят в могилу?
В глазах Ахиллеса вспыхнул огонь вожделения: ведь мать моя была сестрою Елены, а это что-то да значит. Но в то же время взгляд Ахиллеса по-прежнему оставался жестким, презрительным: ведь мать-то – сестра Елены, потаскухи, сбежавшей от Менелая…
– Твоей дочери нет нужды терпеть ради меня унижения. Вопрос чести своей я решу с Агамемноном…
От радости мать всплеснула