– Осень много. Иногда несколько дней подряд читал. Иногда один день и одну нось.
– Вася, а вы при этом присутствовали?
– Несколько рас.
– И как все происходило?
– Ну, я видел, сто люди менялись сильно. Сначала селовек слушает невнимательно, нисего не понимает на санскрите, думает о своем. А потом насинает слушать хоросо. Он понимает. А потом он меняется сам. Когда отец видел, сто селовек усел от зла, он отпускал его.
– Как, неужели просто читал ему книжку, а потом отпускал с миром?
– Так.
– Интер-ресное дело, Василий. Очень, я вам скажу, забавное. А если человек снова возьмется за старое?
– Таких мало было.
– Но ведь были?
– Были. Но это усе не отец с ними говорил. Если такого ловили, его увосили в монастырь. А у нас такой селовек больше никогда не появлялся.
– Понятно.
Пронин удовлетворенно откинулся в кресле:
– Агаша, как тебе такие методы ведения процессов?
Домработница покачала головой. Она была поражена услышанным и возмущена.
– Как-то это совсем не строго… Этак книжки читать, так совсем безнаказанность процветать будет в стране! Преступника надо так наказать, чтоб неповадно было и ему впредь, и другим зло совершать. А тут церемонии какие-то разводят. Книги по три дня читают.
Пронин улыбнулся.
– Ладно. Пора нам нашу чайную церемонию завершать. Василий Могулович, едем-ка и мы изгонять зло из здешних заблудших душ. А ты, Агаша, заметь, книжка, которую читают преступникам, написана на непонятном для них языке!
Та изобразила нечто вроде жеста судьи в немой сцене из «Ревизора»: «Вот тебе, бабушка, и юркий в дверь!»
– И еще, Агаша, насыпь-ка мне в кулечек этого чаю, дипломатического, вьетнамского. Василий, вы ведь знаете, что до Лубянки отсюда ровным счетом пятьсот метров. Поэтому, чтобы замести следы, я еду к месту своей работы разными путями. Их около десятка, и каждый рассчитан ровно на пятнадцатиминутную проездку. За месяц, думаю, покажу вам все мои московские маршруты. Главные ориентиры на пути следования – драматические, а также оперные театры и церкви.
Первый маршрут пролегал мимо трех театров, трех монастырей и одной церкви – Николы в Звонарях. Всю недолгую дорогу к зданию на площади имени Дзержинского Пронин рассказывал шоферу о поездке писателя Льва Сергеевича Овалова в Ойратию в 1933 году, изредка спрашивая бурята, не напутал ли чего молодой тогда литератор. Судя по отзывам Могулова, писатель в Ойратии проявил и любознательность, и точное понимание местной культуры.
Пронин в который раз убедился, что не ошибся в Овалове.
– Надо будет вас познакомить. Лев Сергеевич очень обрадуется. Оч-чень.
Прибыли к месту назначения, и машина встала точно там, где ей положено было встать. Сантиметр в сантиметр.
– Спасибо, Василий. Прекрасное выдалось утро. Плодотворное, я бы сказал. Информационно насыщенное.
Василий Могулов кивнул Пронину и сказал тонким голосом:
– Иван