С наконечниками для стрел все понятно: какой бы большой ратная награда не была вначале, но из-за игры в кости, из-за женских требований, из-за неравных обменов вещей добрая половина воинов еще до начала зимы полностью лишилась своего серебра, и наконечники для стрел стали самой подходящей заменой дирхемам и медным фолисам с фельсами. А вот с коровами совсем худо. Молоко, сметана и творог и без того с приходом зимы превратились в редкое лакомство и намеренное уничтожение коровьего стада – явный вызов Главному рабовладельцу и его воеводам-тиунам. Тем более что в войсковых бесплатных поварнях не переводится ни баранина, ни дичина, ни рыба – жри хоть в три горла.
Желая побыстрей избавиться от неприятных мыслей, Дарник повернул коня и поехал берегом реки в сторону Корзины. Это было место, куда он уединялся, когда слишком уставал от многолюдства. Если в других местах Петли тугаи успешно вырубались на жерди и дрова, готовя место под пастбища и пашню, то здесь вырубка была под запретом. И пробравшись через густой кустарник, Дарник со спутниками оказались на небольшой полянке с двумя «корзинами»: одна предназначалась князю, другая – сторожу Корзины и княжеской свите.
«Корзины» были дарпольской разновидностью кутигурской юрты, придуманной чудо-мастером Ратаем. Вместо тонкой обрешетки здесь использовался обыкновенный ивовый плетень на вбитых в землю кольях, который обтягивался с двух сторон войлочными полостями и был в самом деле похож на перевернутую вверх дном корзину.
Кони Евлы и ее охранника стояли уже у коновязи. Сама ромейка находилась в «корзине», энергично раздувая в хемодской железной печке, обложенной камнями древесный уголь. Все вокруг быстро наполнялось дымным теплом. Отверстие в самом верху создавало внутри «корзины» рассеянный полумрак.
Вместо того чтобы броситься к князю, как это сделала бы Милида, или невозмутимо продолжать заниматься своим делом, как поступила бы стратигесса Лидия, Евла одним движением скинула через голову свое платье вместе с шерстяной безрукавкой и нижней рубашкой и, сверкнув своими аппетитными округлостями, нырнула на ложе под теплые одеяла, издав вскрик от холодной постели. Дарнику ничего не оставалось, как последовать ее примеру. Веселый смех, ойканье, шаловливые пальцы, сочные губы, обоюдное нетерпение, чтобы быстрей закончить первое соитие и сразу приступить к неторопливому, плавному, прочувствованному второму. Тут уже приходилось держать наготове ладонь, чтобы успеть закрыть ей рот, дабы не пугать женскими криками коней у