Наконец Захар вырулил на центральную улицу. Поздно! Автобус номер пятнадцать только задом махнул на прощание.
– Вот чёрт! – крикнул Захар и треснул ладошкой по припаркованным у обочины Жигулям.
– Эй, эй! Чего творишь, пацан?! – рявкнул выходящий из придорожного магазинчика водитель в клетчатой кепке. – Тут тебе не рок-концерт, понимаешь, по барабанам стучать. С моей ласточкой осторожнее надо!
– До Красноармейской довезёшь? – поинтересовался Захар, прищурившись.
– До Красноармейской не довезу! Мне, понимаешь, совсем в другую сторону сворачивать, – сказал водитель и открыл дверцу своей ласточки. – Максимум до Электрической могу подбросить, годится?
– Годится, – проворчал Захар, мигом забираясь в Жигули.
Водитель устроился у руля и пристально взглянул на пассажира.
– Деньги покажи, – велел он, сложив пальцы в щепотку.
Захар скорчил недовольную физиономию и полез в рюкзак. Шарился он там минут пять.
– Ты езжай, езжай, – велел он водителю, – я сейчас всё найду.
– Вот найди, тогда и поеду, – отреагировал водила. – Ишь, хитрый какой.
– За сотню-то довезёшь?
– За сотню?! – взвился шофёр. – За сотню пешком иди!
– И не стыдно вам, дяденька, с ребёнка столько бабок рубить, а? Я, может, на завтраках, обедах и ужинах экономлю, только чтобы на машине прокатиться. Ладно, двести пятьдесят, больше не дам.
– Годится. Вот это другой разговор.
Захар извлёк из рюкзака несколько долгожданных бумажек.
Водитель шустро перегнулся через сиденье и вытянул руку.
– Э, нет! – хохотнул Захар, – Сначала довези!
Пока жигулёнок скрежетал, плевался, со скрипом полз к цели, Захар пытался привести себя в порядок – выжал шнурки от грязи, вытер руки о сиденье, потрепал чёлку, чтобы высохла скорее. Расстегнул куртку, послюнявил на рубашке жирное пятно непонятного происхождения, застегнул все пуговицы, расправил воротничок. Подсохшую чёлочку прижал ко лбу и улыбнулся своему зеркальному отражению, сложив губы бантиком, – вот ученик, загляденье, а не мальчик. Как такой может прогуливать уроки?! Да никогда в жизни! А сегодня, в день родительского собрания, тем более. И если его сегодня кто-то не заметил в школе, этот кто-то просто очень плохо смотрел.
Даже от водителя не скрылось чудесное преображение пассажира:
– Ну, ты актёр погорелого театра! Просто мальчик-лапочка с царапиной на всю щёку.
– Ой, точно… Как бы её замаскировать?
Захар на секунду задумался, вытащил из рюкзака ручку с самой жирной пастой и нарисовал линию на щеке прямо поверх царапины.
Водитель хмыкнул и затормозил.
– Приехали, плати давай!
Захар схватил рюкзак, стремительно сунул водителю плату и выскочил из машины.
Водила расправил деньги и обомлел – с купюры номиналом в сто рублей на него смотрело киношное чудовище с выпученными глазами – человек-паук, на двух других бумажках красовались Гарри Поттер и ещё какой-то кино-уродец.
В спину Захару понеслись самые грязные ругательства, но он, к своему счастью, был уже очень далеко.
2.
Трёхэтажный особняк в самом центре города много лет стоял заброшенным, и всё это время собирал вокруг себя массу слухов и домыслов. Говорили, что тот, кто туда проникал, назад уже не выбирался; говорили, что Дом в начале прошлого века принадлежал купцу Стрыгину, кровожадному злодею, замучившему в стенах Дома не один десяток невинных жертв, и аура у него зловещая и кровавая.
Много лет назад Дом обнесли уродливым высоченным забором и пообещали снести. Всё обещали и обещали, но не сносили.
Демьяну нравилось смотреть на Дом сверху вниз. К счастью, обстоятельства позволяли. Жил он неподалёку в десятиэтажке, а ключ от чердака раздобыл давно. Подолгу он стоял на крыше, особенно любил там бывать поздним вечером или совсем ранним утром, когда казалось, что ты один остался в этом городе. Проезжают, конечно, никуда их не денешь, шумные светящиеся коробки-автомобили, мелькают силуэты людей, но здесь, над ними ты один, наедине с городом, с небом, с самим собой.
Обнесённое забором здание с крыши десятиэтажки просматривалось хорошо. Демьян подолгу изучал его куполообразную крышу, вытянутые окна. Чтобы рассмотреть остатки лепнины на стенах, нужно было доставать бинокль. А можно просто дойти до Дома и пробраться внутрь.
Дом звал Демьяна. Скорее всего, ему просто так казалось, ему просто до безобразия хотелось иметь с Домом что-то общее. И оно было, снаружи точно. Белой вороной смотрелся этот малыш на фоне прямоугольных жилых коробок, гипер- и супермаркетов и других выкидышей архитектуры. Как сам Демьян смотрелся странно – такой отчуждённый, тонкий, молчаливый – на фоне своих пышущих энергией и жизнью одноклассников.