Маша слушала закрыв глаза.
«Проснулась я, сомненье навевая осенний день глядел в мое окно. И дождь шумел по крыше, напевая, что жизнь прошла и что мечтать смешно»…
– Ну, вот, – закрыла тетрадку. – Что скажешь?
– Я плохой критик, Надя, – сестра сладко зевнула. – Давай чайку попьем, а?
– Нет уж, пожалуйста!
– Ты собираешься это напечатать?
– Не знаю, пока не решила.
– Не делай этого.
Мягко, снисходительно, как малому ребенку.
– Что? Так плохо?
– Не в этом дело, Надюша. Сама посуди. Есть поэтесса Лохвицкая. Вдруг является еще одна, тоже Лохвицкая. Смеху не оберешься. Станут язвить, что мы пишем друг за дружку, твои стихи приписывать мне, мои тебе. Цирковые гимнастки на проволоке Дунькины-Варшавские…
Слушать было невыносимо.
– Дунькины-Варшавские в самом деле смешно, – она поднялась с кресла, спрятала листок в сумочку. – Успокойся, пожалуйста, я не собираюсь быть тебе помехой. Писание стихов для меня такая же забава как разгадывание крестословиц.
– И прекрасно. Пиши для себя. Может быть, когда-нибудь в будущем, когда я состарюсь…
– Извини, – перебила она ее, – мне надо идти. Мы с подругой сегодня идем в концерт.
– Посидела бы, – Маша нежно гладила себя по животику. – Муж звонил, скоро придет. Поужинаем, поиграем в четыре руки. Ты же любишь.
– В другой раз, хорошо? – направилась она к двери. – Поцелуй за меня на ночь своих малюток.
Избранник
Никогда бы себе в этом не призналась, это поселилось в глубинах сознания: превзойти сестру. Во всем. Та проговорилась однажды, что инженера своего по-настоящему не любит.
– Это у нас, у девушек, порог, через который надо переступить. Иначе не войти в жизнь.
«У меня будет по-другому, – решила она твердо. Любовь, испепеляющая страсть. Заслужила. Смеюсь по-русалочьи, хороша собой».
В гимназии у нее было немало поклонников. Писали любовные письма, умоляли о свидании – все было не то, чувства ее оставались нетронутыми. Дома вертясь у зеркала весело напевала: «Это вовсе не секрет, не секрет, не секрет, я прекрасна, спору нет, спору нет, спору нет!»
Избранник ее будет похож на князя Болконского. Брюнет, мужественный, стройный, возможно, военный. «В ваших руках, Надин, моя жизнь (стоя на коленях). Жду покорно приговора». – «Встаньте, князь, я согласна»…
Вышло как и не думала.
Осенью умер от чахотки двоюродный брат Георгий, они всей семьей поехали в Тихвин. Во время отпевания в заполненном людьми соборе обратила внимание: с нее не сводит глаз рослый красавец с роскошными усами. После погребения шли толпой по дорожке к воротам, он ее нагнал.
– Владислав Бучинский, – вежливо поклонился. – Давний почитатель вашего батюшки. Слушал его лекции по уголовному праву.
Она вскинула на него взгляд:
– Надежда.
Люди рассаживались по коляскам, матушка махала ей рукой.
– Извините,