– Не все в Ташкенте богачи. А ты значит русский?
– Не совсем, но из России.
– На калмыка ты не похож, – я улыбнулся.
– Долгая история.
– А мы спешим?
– Не думаю. Ай… хорошо, убедил. Мои предки, беллаторы, жили в Англии, но мы не англичане, мы вообще не относимся ни какой нации. Когда была великая война, моя семья бежала в Россию, а еще точнее нас выгнали из Европы. Я вырос в Сибири, с бабушкой. Маму я никогда не видел. Бабушка сказала, что она умерла при родах. После ее смерти, отец, видимо не выдержал и бросил нас. Я его не виню. Мама для него была всем, а тут появился я, незнакомец, и отнял ее у него. Ты понимаешь?
Я неловко смотрел в пол и тихо произнес:
– Да.
– Ну вот, в прошлом году я нашел старый дневник в пыльном чулане, и в тогда же получил письмо от Гао Лин Юя. Но бабушка не разрешила мне ехать в Китай и целый год я оставался дома и пытался изучить найденный дневник. Его написал человек по имени Августин Марий, полностью на латные. По началу, я думал, что он католик, кому вообще в голову придет вести дневник на латыни? Потом, когда я смог разобрать его почерк, и благодаря интернету, сумел перевести часть дневника. Этот Августин Марий пишет, о том, как разговаривал с первым Османским императором, а затем пишет про вторую мировую. А потом про космическую программу. Вообще безумец.
– Почему безумец? Человек же может писать про разное.
– Нет, он писал так, будто видел своими глазами. А между этими событиями минимум пять веков.
– Чистой воды безумец, – согласился я.
– Вот, – продолжил он, – другая половина дневника в непонятных каракулях. В мире нет такого языка. Кажется.
– Прочесть можно?
– Не думаю. Они что-то между египетскими и китайскими иероглифами. Какие-то символы. Когда-то может они что-то и означали, но сейчас думаю, если их перевести, будет что-то на подобии, на завтрак я съел варенные яйца.
Меня прорвало на смех и я заразил Аартура. Пол минуты спустя, я спросил:
– Откуда у тебя этот дневник?
– Бабушка сказала, что мама рисковала жизнью ради этого дневника.
– Да?
– Поэтому я хочу изучить его, и понять эти каракули. Добиться признания беллаторов и доказать себе, что я продолжу путь мамы.
Сердце начало сжаться в груди. В какой-то момент, я почувствовал себя одиноким. Честно говоря, я завидовал Аартуру, ведь моя тетя ничего о родителях не рассказывала. Даже когда я спрашивал о них, отмахивалась и старалась сменить тему. О родителях я почти ничего не помнил – так, отдельные фрагменты. Я попытался представить лицо матери…
Не могу вспомнить ее лицо…
Аартур, слегка нагнувшись ко мне, положил руку на мое плечо:
– Братюнь, ты че?
– Ничего, – пожал я плечами, – просто задумался.
– Прости, наверное моя грустная история задела тебя.
Я слегка кивнул:
– Да. В смысле, нет. Я имел ввиду, что моя мама и папа ушли, когда мне было шесть, и больше я их не видел.
– И