В Комбре все так хорошо знали всех, животных и людей, что если тете попадалась на глаза собака, «которую она совершенно не знала», она непрестанно думала об этой собаке и посвящала этому непостижимому явлению все свои логические способности и часы досуга.
– Должно быть, это собака госпожи Сазра, – говорила Франсуаза без особой уверенности, а просто желая умиротворить тетю, чтобы она не «ломала себе голову».
– А то я не знаю собаки госпожи Сазра! – отвечала тетя: ее критический ум не так легко смирялся с фактами.
– Ну, тогда это новая собака, которую привез из Лизье господин Галопен.
– Ну разве что так.
– Сдается мне, славное создание эта собачка, – добавляла Франсуаза, почерпнувшая сведения от Теодора, – умнющая, как человек, всегда веселая, всегда дружелюбная, а уж ласковая какая. Где это видано, чтобы такая молодая собачка была уже такая обходительная. Госпожа Октав, мне надо идти, нет у меня времени развлекаться, скоро уже десять, плита не растоплена, а мне еще спаржу ощипывать.
– Что такое, Франсуаза, опять спаржа! Да вы в этом году просто больны спаржей, вы ею наших парижан обкормите!
– Нет-нет, госпожа Октав, они это любят. Придут из церкви с аппетитом, и увидите, уплетут за милую душу.
– Но они уже, наверное, в церкви – вам и впрямь лучше поторопиться. Ступайте присмотреть за завтраком.
Покуда тетя рассуждала с Франсуазой, я шел с родителями к обедне. Как я любил нашу церковь, как ясно вижу ее еще и теперь! Мы проходили по старой покосившейся паперти, черной, сплошь в выбоинках, как шумовка; и сама паперть, и чаша со святой водой, к которой она вела, истерлись по