– Переводишь? А почему? Он в чем-то провинился или… сорвался?
– Можно сказать, почти сорвался.
– Почти – это как?
– Если человек перестал владеть собой в обычной обстановке, то рано или поздно он сорвется и на работе. Кантор неглупый парень и сам это чувствует. Поэтому сам пришел ко мне, рассказал все как есть и попросил перевести в полевой отряд. Убийца, у которого не в порядке нервы, – это смертник.
– А когда у него были в порядке нервы? И в чем это выражается? Он хоть на наркотики-то не присел?
– Не замечал. А проблемы у него начались после той охоты на ведьму. Что-то там произошло такое, о чем они с Саэтой умолчали. Хотел бы я знать, что именно, но Кантор же не скажет, а у Саэты теперь не спросишь…
– А с ней-то что случилось? Как-то видел Гаэтано, почувствовал, что он прямо сам не свой, будто горе какое, но спросить не решился. Ты же знаешь Гаэтано, он и так меня недолюбливает, а я еще начну в душу лезть…
– То же, что со всеми рано или поздно происходит. То ли где-то ошиблась, то ли разведка подвела, но Саэта наткнулась на охрану. Первым же выстрелом наповал. Ты бы видел, что случилось с Кантором, когда он узнал! Ребята перепугались до такой степени, что не рискнули сами к нему подходить, меня позвали.
– Что с ним творилось? – осторожно поинтересовался предводитель. – И почему я об этом ничего не знаю?
– Ты… – Лицо товарища Амарго приобрело выражение беспредельной досады с некоторым оттенком брезгливости. – Как раз в это время в этой самой каморке, наевшись фанги в количестве, достаточном, чтобы нормальному человеку отравиться, ловил фиолетовых гоблинов с помощью огненных дорожек.
– Зато я все-таки научился делать огненные дорожки! – отмахнулся Пассионарио.
– Путем передозировки наркотиков, – ядовито уточнил наставник и добавил: – В деревянном помещении самое место и время баловаться с огнем! Помню, как потом вся твоя охрана носилась с ведрами…
– Амарго, ну не начинай все сначала! – жалобно скривился предводитель. – Мы про Кантора говорили. Что делал я, уже выяснили, а он чего такого натворил?
– Ты когда-нибудь видел, чтобы Кантор плакал?
Огромные темные глаза товарища Пассионарио загорелись нездоровым интересом, граничащим с восторгом.
– В самом деле? Каменное сердце нашего дорогого Кантора дрогнуло, и из этого комка холодной злости удалось выдавить слезу?
– Ты еще балладу напиши! – в сердцах плюнул Амарго. – Романтик ты наш поэтичный! Сердце, видите ли, дрогнуло! Дрогнула вся хижина, и не один раз. Хорошо, что вовсе не рухнула, потому как Кантор приложил к этому все усилия! Слезу выдавить! Да он устроил форменную