Он подумал: все, кто умер, ложатся в гроб, в землю, а звездам и дела до этого нет. Светят, как всегда. Он захотел больше не быть человеком, а стать звездой, самосветящейся, долгоживущей, почти вечной. Из «ОБЩЕДОСТУПНОЙ АСТРОНОМIИ» Фламмариона он уже знал, что и звезды умирают. И им отпущен срок.
«Они живут все равно дольше, чем мы!» – крикнуло все в нем, внутри. Крик чуть не разодрал ему грудь.
Бабушка спокойно сидела на скамейке, все так же улыбалась. Она смотрела перед собой и вместо снега, деревьев и крыш видела радость.
– Идем домой, внучек, а то на нас нападут бандиты и трубу отнимут!
Она всегда боялась бандитов, разбойников, воров. Боялась – нападут, ограбят, изобьют.
– Бабушка, – сказал Ром хрипло, – я скоро окончу школу, поступлю в университет, выучусь, буду работать и заработаю тебе денег на операцию. Чтобы у тебя опять видели глаза.
Глава 6. Человек-собака
– Парень! Ты! Да!
Лохматый парень обернулся на крик и улыбнулся.
Выбитые зубы, костяная расческа.
Ноги тонут в навалах сырых, гнилых газет. Картофельные очистки, мандариновые шкурки. Вот лежит игрушечный медведь – у него один глаз глядит, а второго нет: окривел. Выкололи. Ножницами отрезали грубую мертвую нить.
И пузо медвежье выпотрошено: вспороли ножом, вытряхнули опилки.
Закончилось детство.
Началась жизнь.
– Что?
– Эй, стой, куда ты!
Кудлатый парень взбирается по горе мусора. Ему кажется: он убегает. На самом деле он судорожно корчится и бестолково карабкается, и жесты его рук похожи на беспорядочные движенья лапок таракана, когда его морят и он погибает от страшного запаха смерти, выдуманной для таракана изобретательным человеком.
– Да что ты! Спятил! Я ж тебе ничего плохого не сделаю! Ты!
Бежит. Все вверх и вверх.
И растет, растет мусора гора.
– Ты! Слушай! Да говорю тебе…
Посреди свалки лезет на мусорный террикон несчастный мальчишка. Кажется, он живет здесь: он тут как свой, и одежонка у него бродяжья – портки с чужих ног, пиджак с чужого плеча. Лохмат, как девка, – а кто бы его тут постриг? Парикмахеры на свалке не открывают салоны. Жалко мальчишку. Глазки крошечные, глубоко подо лбом горят, как у зверька – укусил бы, да боится.
– Да стой ты! Вот на, возьми… поешь!
Парень оглядывается, и на миг зверьи глазки просверкивают человечьим доверием. Он верит и не верит. Он хочет и не хочет подойти. Он хочет и не хочет убежать.
Стоит на пружинящей, вонючей гнили, качается.
Человек, что подзывает его, как собаку, прилично одет. Светлый костюм, подбритые усики, на груди, на цепочке, очки в черепаховой оправе висят. Может, профессор какой, а то и знатный торговец. Зачем он здесь, на свалке поганой?
Человек протягивает лохматому человеку-собаке сверток. На расстоянии, как зверь,