Где как не на пиру вспоминать богов, которые направляют человеческий путь. Где как не на пиру проявлять человеколюбие. Где еще можно обняться, попросить прощения за что-то нелицеприятное, сделанное ранее. На пиру позволительно искренне пошутить, порадоваться, послушать музыку, спеть, станцевать и, конечно же, помудрствовать. Эллины так и утверждали, что пир – самое мудрёное место. Самое мудрёное в том смысле, что если здесь обсуждали какой-то вопрос, то делали это основательно, всесторонне, обстоятельно, глубоко, вдумчиво, откровенно, учитывая и выслушивая мнение всех или многих.
Солону неоднократно доводилось бывать на различных пирах, особенно после взятия Саламина. Но на таком пиру, какой в этот раз замыслили дельфийцы, разумеется, не бывал ни разу. Можно даже сказать, почему не бывал, и причину вполне вескую не сложно найти. А не бывал по той простой причине, что таковых вовсе никогда не было. Их не было ни до этого, ни после этого пира, хотя разговоры и слухи на сей счет ходили разные. Пир в храме, по велению богов, в кругу мудрецов, под водительством пророчицы – это ли не событие историческое, уникальное, уникально-выдающееся, прелестное, знаковое, интересное всему миру.
Всё началось с того, что как-то весенним вечером в калитку Солонового дома постучали, и Сах впустил во двор рослого, широкоплечего человека в красном плаще. На груди пришельца было изображено солнце, а на спине красовался омфал – знаки принадлежности к храму Аполлона в Дельфах. Солон в то время сидел на скамье, беседуя с Мисоном о пользе государства и власти для каждого человека. Между ними развернулась интересная полемика, в ходе которой афинянин убеждал своего ученика в слабости того государства, в котором есть сильная власть, но нет справедливых законов. Беседующие мудрецы даже не заметили, как появился важный гость. Жрец решительно направился к собеседникам, сделал несколько широких шагов, остановился, осмотрелся, сразу же узнал сидящего Солона и подошел к нему. Он, между прочим, издавна знал его, ибо в Дельфах Солон был известен всем. Посланец храма с чувством высокого достоинства, кивнул головой, поприветствовал хозяина и пафосно произнес:
– Мудрейшему Солону от Пифии! – и незамедлительно вручил папирус, опечатанный большой храмовой печатью. – Тебе, Солон, эпистолу я принёс от Селены. Писала она лично это письмо, –