– Клянусь Афиной, Анахарсис, ты приехал к нам не учиться мудрости, а учить ей нас! – возмущался порой Главкон. – К тому же, видно, хочешь похитить у нас афинскую мудрость, а взамен навязать скифскую глупость.
– Я прибыл учиться не к тебе, а к Солону, – возражал, донимая Главкона, скиф. – Да, именно к нему. И забирать у тебя ничего не собираюсь, так как брать нечего. Что касается Солоновой мудрости, то не бойся, её хватит на всех разумных индивидов.
В моменты возникавшего между Анахарсисом и Главконом напряжения, разозлившись, бывший стратег, кричал царевичу, что нехорошо быть скифом, но лучше быть эллином. На что тот возражал, что в душе он эллин, даже больше, чем Главкон. Они яростно спорили, ругались и тут же мирились, а потом вновь спорили и снова мирились. Скиф, отстаивая собственное мнение, порой напоминал неврастеника. На что ему не раз указывал Главкон. Анахарсис не раз упрекал Главкона в том, что тот хочет стать афинским Ментором по отношению к нему.
– Во всяком случае, твои речи, если их можно назвать речами, и возражения, если их можно назвать возражениями, носят менторский характер.
Главкон не знал или забыл, кто такой Ментор, тогда Анахарсис гордо напоминал ему, что речь идёт о воспитателе Телемаха – сына Одиссея и Пенелопы. Он воспитывал его двадцать лет. И делал это жёстко, требовательно, строго. Телемах побаивался даже его голоса.
У Анахарсиса, несмотря на то, что он был излишне откровенным, прямолинейным, дотошным, иногда даже дерзким, сложились хорошие отношения почти со всем Солоновым окружением, со всеми эллинами. Он притягивал к себе всех людей, словно камень из Магнезии металлические предметы. Эллины любили с ним пошутить на разные темы, посудачить о Скифии и скифах, поспорить на темы нравственности, политики, экономики, семьи, любые другие темы. Не было таких вопросов, которых бы он избегал. И даже там, где, казалось бы, он был полным чужаком, невежей, он готов был ввязаться в полемику. Скиф научился ставить собеседникам трудные и весьма утончённые вопросы. Он сам всегда искал на них ответы, при этом стремился, чтобы и его собеседники отвечали по-существу. Едва ли не при каждой встрече он старался вовлечь в дискуссию Солона, Мисона, Феспида, Дропида, Главкона, Сусариона. Он полемизировал едва ли не с каждым встречным, если имелся для этого подходящий повод, а если его не было, то сам его находил. Разумеется, дискуссии с Феспидом, Мисоном и особенно Солоном давались ему тяжело. Эти мужи были