– Ты потерял много крови. Арел найдет доктора, я думаю.
– Нет. Я сам сейчас, – он потянулся к сумке, доставая бутылёк с «Самой», которую принёс им на болото Вер.
– Ты сможешь? – Спросила Карина немного испуганно.
Он не ответил, всё также действуя левой рукой – правая висела как плеть. Открутил крышку и смочил лекарством тряпицу.
– Ты хорошо умеешь действовать левой, я заметила, – сказала Карина, внимательно наблюдая за его действиями.
– За правую часто пристёгивали, пришлось научиться, – сказал он, – не волнуйся и… лучше не смотри.
– Я боюсь.
– Не бойся, – сказал он и приложил лекарство к ране.
И как только Никто приложил обильно смоченную «самой» тряпицу к задетому стрелой предплечью, лицо его исказилось от боли. Его буквально опрокинуло на спину, но здоровой левой рукой он всё равно мёртвой хваткой вцепился в предплечье, продолжая прижимать «лекарство» к ране. Его тело судорожно дёрнулось, рука наконец разжалась, отпуская пропитанный «самой» и кровью лоскут, лицо мертвенно побелело, а глаза закатились. Он лежал, разметав свои светлые длинные волосы по траве, и не шевелился. Потерял сознание? Карина испугалась:
– Ник? Ник?! – вскрикнула она испуганно.
И он зашевелился. Хрипло задышал, медленно и как-то неуклюже приподнял руки к своему горлу; его пальцы, нащупав широкий ошейник, вдруг к ужасу Карины, принялись скрести его, словно в отчаянной попытке снять. Когти заскребли по металлу, он схватился за край ошейника у самого горла, просунув пальцы под него, и потянул вниз. Это было бесполезно и бессмысленно и от того, наверное, ещё страшнее. То, как в беспомощной попытке он пытался освободить своё горло от рабского ошейника. Как судорожно дергал, пытаясь стянуть наглухо заваренный ошейник, который невозможно было снять, только распилить, да и то, на это потребовался бы явно не один час времени. Нащупав запаянный шов, Никто замер, глядя мертвыми пустыми глазами в небо. Лицо его исказила гримаса какого-то нечеловеческого страдания и безнадежного отчаяния, он продолжал еще вяло царапать пальцами по металлу ошейника, потом вдруг открыл рот и словно хотел закричать, но из горла его вырвался только глухой хрип. Он хотел кричать, но не мог.
– Боги! Он человек сейчас! – пронеслось в голове у Карины; Демон потерял контроль. Карина подскочила к брату, приподнимая его. Он сел, дрожа, его рот был приоткрыт, но с губ не слетало ни звука, хотя Карина была уверена, что он кричал, кричал от боли и невыносимого своего состояния. Пустые его слепые глаза смотрели прямо перед собой и в никуда. Пальцы безвольно отпустили ошейник. Он схватился руками за лицо, ощупывая себя также, как тогда в камере тюрьмы, и эти его судорожные движения пугали Карину больше, чем сам Демон. Никто согнулся, словно его сейчас стошнит, вцепился пальцами в свой нос, нащупывая кольца, пытаясь разжать и вытащить видимо ненавистные ему тяжелые украшения. Ему удалось разогнуть и вытащить лишь одно самое тонкое колечко. Из порванной ноздри потекла кровь. Карина испугалась:
– Ник,