Тогда вот что – пан Богдан, собирая вместе все известные ему русские слова, разбавляя их наиболее, как считал, понятными для русского слуха польскими, запел им: зря вы, хлопцы, зеленые яблоки грызете, брюхо будет болеть. Идите за мной, покажу, где спелые растут.
Сказал негромко, придав голосу старческий дребезг, чтоб меньше боялись. Когда боятся, тогда и нападают.
Мнения в кронах разделились. Это ослабило их монолитную ненависть к поляку.
Пан Богдан тронул поводья, лошадка не торопясь двинулась вперед. Сделала шагов сколько-то, расположение действующих участников сцены переменилось. Теперь уже русские утрачивали гарантию того, что наверняка накроют старика.
А коляска катилась.
– Пошли, пошли, там же, если надо, и каша есть – зачем яблоки!
Быстро темнело.
Вдалеке было слышно – первые тяжелые, как пули, капли дождя вдарили по пыльной дороге.
«Пошли, пошли!» Пан Богдан продолжал что-то говорить, и самое забавное – некоторые, не все, потащились за ним, видимо поверив, что встретили доброго хозяина.
Не доезжая до крыльца, пан Суханек выскочил из коляски, вбежал на это крыльцо, рванул дверь и стал свирепо командовать, поднимая спокойно вечеряющих работников. Они, кашляя от неожиданности, поднимались, хватались за кнуты.
Когда все его войско польско вывалилось наружу, там уже стояла стена дождя, хозяин был уверен, что никого не застанет, но один дурачок все же остался – видимо, очень уж сильно хотелось кашки.
Но и он сразу понял, увидев всю кодлу: каши не будет. Кинулся бежать в чащу леса, но такая уж была его неудача: попал в проход между стеной дома и зверинцем, сам себя загнал в ловушку.
Пан Богдан горел охотничьей радостью – заманил, заманил, перехитрил. Теперь доделывайте.
В хрустящей от ливня, переполненной листвой и воплями круговерти совершалось наказание за незаконное вторжение. Спущенные псы погнали большую часть воров в глубину сада.
Отбившийся от своих умник решил затаиться – вдруг про него забудут. Как же!
Садовники взяли по команде пана Суханека вернувшихся псов на поводки.
Молнии часто прыскали огнем, обнажая фигуры людей и струи льющегося на них дождя, поминутно встряхивающихся собак.
Пан Богдан стоял в дверях дома, вне досягаемости грозовой воды.
Все как бы замерло, дело было не доделано, поэтому мужики не чувствовали своего права уйти из-под дождя в жилье.
А как доделать это дело?
Во время кратких вспышек выражения лица хозяина было не разглядеть, почти непрерывно бугрившийся в темноте гром не давал ничего услышать от него, да он, кажется, ничего не говорил.
Специально ничего не говорил.
Витольд понял: это ему еще одно испытание.
Вспышка молнии.
Спустить собак?
Крикнуть «этому» «выходи!» – и разобраться с ним не торопясь!
Витольд