– Федор, я вас совсем не знаю, с этими сборами я как-то о вас даже и не думала, – как-то неловко прервала тишину Надежда.
– Чего не думали? – подхватил Куликов.
– Ну, почему вы стали мне помогать, – растерянно сказала Надежда.
– Потому что я виновник катастрофы.
– Какой катастрофы? – не понимая, спросила она.
– За которую ваш муж арестован.
– Он не арестован…
Весь состав содрогнулся, и послышался свист локомотива.
– Товарищи пассажиры, просьба всем занять свои места, а провожающих – покинуть вагон. Гражданка, вы отъезжаете?
– Да.
– Тогда пройдите в вагон, поезд отправляется.
– Как не арестован? – спросил Куликов
– Так, – уходя, ответила Надежда, – спасибо вам, Федор Михайлович, за помощь.
Лицо Куликова просветлело, и он улыбнулся.
Папка № 2
Запись датирована 24 июня 1990 года
Все это время, пока сознание Захарова воспроизводило отрывочную спираль ушедшего времени, он сидел, неподвижно ковыряя взглядом перегородку, отделяющую пассажиров от пилотов вертолета. Наконец, когда картина воспоминаний была завершена последним мазком прощания с женой, Иван Алексеевич, осознав свое местонахождение, повернулся к своему спутнику. Леонид Сергеевич сидел напротив него и, не дождавшись ответа на свое приветствие, решил покамест не возобновлять разговор, заметив на лице своего попутчика вуаль некоего расстройства после пробуждения.
– До острова еще далеко? – спросил Захаров.
Канарейкин, давно ожидавший, когда представится случай возобновить разговор, в котором он надеялся поближе познакомиться с Захаровым, тут же подскочил с кресла и подошел к нему. Разительный запах тройного одеколона вонзился в нос Захарова. Тыча толстым пальцем в мутное стекло, Канарейкин ответил:
– Да почти приехали, в-о-о-н там, вдали, видите?
– Ага.
Захаров повернулся, и действительно, среди волн Берингова моря едва заметно выглядывало зернышко суши. Канарейкин, уже не дождавшись очередного вопроса со стороны Захарова, во избежание разрушения еще хрупкого мостика диалога сам приступил к его укреплению.
– Как самочувствие?
– Да так… в общем, неплохо.
– А я вот, знаете, не могу спать ни в машине, ни в поезде, ни в самолете, ни тем более в таких условиях, – и он возвел руки кверху, словно готовясь выполнить молитвенный ритуал мусульман. – Не могу спать в стесненном положении, хоть ты тресни. При моих-то габаритах нужно что-то побольше, а эти кресла совсем для меня не годятся, – похлопывая себя по бокам, с улыбкой произнес Канарейкин и снова уселся в кресло, закрыв его полностью своей тучной фигурой. Захаров рассмеялся.
– Да, – улыбаясь, сказал Захаров, – наверное, и на армейских кроватях вам тоже уснуть нелегко.
– И не только на кроватях, – у меня трудности