В городе были свои боги. Главный из них – бог развлечения и веселья. Веселья безудержного, без чура, так, что святых выноси. Раздаточные наркоавтоматы работали без устали. Арены массенсорнаведения не могли вместить всех желающих. Садомазохистские сверхчувственные комплексы будто раздувались от гигантских толп. Над «пятачками» искусств нависали километровые СТ-проекции кумиров, бьющихся в экстазе под музыку, накладывающуюся на ритм-темп. Многие люди не выдерживали экстаза, и тогда не помогали даже реанимационные контейнеры.
Но даже не эти развлечения обладали наибольшей притягательностью. Самая большая радость – в разрушении. В разрушении своих мозгов и душ нарковолновиками. В разрушении вещей и предметов, которые (надо же!) тут же восстанавливались городскими службами. И, наконец, самая большая радость – разрушение себе подобных. В лишенном очертаний и конкретики мире наиболее полновесной монетой считалось чужое страдание. И с этим не могли ничего поделать полицейские службы. Тем более, раз в четыре года эта разгульная «биомасса» вдруг превращалась в избирателей, и с этим невозможно было не считаться, Так что законы, положения, общественное устройство тоже служили толпе, а значит, и ее богу-развлечению.
Если бы на Аризоне не было городов-лабораторий, где собирались лучшие умы, собранные со всей Вселенной и найденные в самой Федерации, если бы с верфей не сходили звездолеты, в военных центрах и школах космофлота не готовились бы отличные специалисты, если бы экономическая элита не забавлялась тем, чем забавлялась не одну сотню лет – преумножением капиталов, от Нью-Тауна остались бы давно одни воспоминания, а его обитатели одичали и скатились бы до пещерного состояния. Несмотря ни на что, частнокапиталистическая система жила. Она функционировала. Она цементировала разлагающийся общественный механизм.
Замойски соскользнул с летящего тротуара, оказался на ленте Мебиуса, уходящей в глубину дикой СТ-проекции, и услышал звук выстрелов, Палили из огнестрельного оружия. Сработали отточенные навыки. Еще только докатился щелчок первого выстрела, а Замойски уже определил, откуда идет стрельба, и занял единственно возможную позицию – скрылся за торговым синтезатором наркотиков.
Стрельбой удивить кого-то было трудно. Двое молодчиков палили из длинноствольных револьверов в дворник-автомат. Они еще не отошли от «Большого шторма» – массового наркопредставления, состоявшегося на соседней плоскости.
– На… На тебе, – вопил один, нажимая на спусковой крючок.
– Э,