Аркадий Елисеевич протянул мне свои руки. Они были в старых рубцах.
– Вот, кислотой сводил. Чего мне стоило опять в институт устроиться – не скажу, страшное дело… Прихожу к ней через некоторое время – ты уже бегала вовсю. Говорю – вот, все как ты хотела. А она засмеялась. Недобро так, издевательски. И заявила, что, типа, пошутила она тогда. «Ты, – говорит, – мне задаром не нужен. Я, – говорит, – еще с ума не сошла, чтобы с уголовником свою жизнь связывать. У меня дочь растет, ей хороший отчим нужен, а не такое быдло, как ты». Ну, насчет быдла я не уверен, может, она и не произносила этого слова, но смысл был точно такой. И как же мне обидно тогда стало, Лизавета! Я от нее вышел и – не вру, честное слово! – заплакал настоящими слезами.
Мне и самой было очень жаль этого человека, хотя возможно, что, если бы ту же историю мне когда-то рассказала мама, она рассказала бы ее по-другому. У каждого своя правда…
– Иду, а навстречу мне интеллигент какой-то прет. В очках, с тросточкой, и трубка в зубах. Толкнул меня и, не глядя, дальше пошел. Тут такая злость меня разобрала… Подумал – вот этакого-то она быдлом бы не назвала, хотя он и есть самая настоящая свинья! Я его разворачиваю и требую, чтобы он извинился – за то, что толкнул, значит. А он трубкой своей пыхнул и заявил – «Миль пардон». А что такое это «Миль пардон»? Нет, я понимаю, что он вроде как извинения попросил, но зачем же еще издеваться? И тогда я его ударил… В общем, нанесение тяжких телесных повреждений, вторая судимость, и загремел я на сей раз на пять лет. Мамаша моя без меня умерла…
– Мне очень жаль! – произнесла я совершенно искренне. – Но все это лишь ужасное стечение обстоятельств…
– Да брось ты! – отмахнулся он. – Это все она виновата. Хоть и не говорят о мертвых плохо, но она мне всю жизнь сломала. Кто я? Жалкий слесарь при ЖЭКе, живу от чекушки до пол-литры… А мог бы быть непьющим, с образованием, с семьей и детьми. В костюме и с сотовым. Может быть, директором какой-нибудь фирмы. Эх, да что говорить…
– Знаете, я, пожалуй, пойду, – сказала я.
– Нет, ты погоди, я ж тебе главного не сказал, – остановил меня мой ненастоящий отец. – Тебе лет семь-восемь было, я тогда к вам заходил. Злые слова в душе нес, думал, хотя бы пощечину ей дать, как в каком-нибудь фильме, все бы легче стало. Но не смог. Она мне в глаза посмотрела – сразу все поняла. «Жалкий ты человек», – сказала, и дверь передо мной захлопнула. И ведь что обидно – я всю последующую свою жизнь себя жалким человеком и чувствовал. Ну как заговорила она меня!
Он был совсем пьян и плакал. Я тихонько поднялась и стала пробираться к выходу. Я ничем не могла помочь Аркадию Елисеевичу, чужому человеку, чье имя я носила.
Вдруг он появился за моей спиной.
– Вправо крути, – подсказал он, когда я потянулась к замку, чтобы открыть дверь. – Это хитрый замок, сам ставил…
– Что? А, спасибо…
Я наконец справилась