– Чтобы понять. Чтобы помочь.
– Ты хочешь меня понять? И хочешь мне помочь? – спросила она.
– Хочу. Всегда хотел.
Она остановилась, просто замерев посреди пестреющей густой зеленой листвы. Где-то ухнула кукушка и прожужжал шмель.
А потом Катя тихо спросила:
– Так где ты был три этих года? Почему не понял? Почему не помог?
– Но мы ведь договорились…
Своим слабым зрением (очки я снял в машине) я пытался сфокусироваться на ее лице, но вокруг было слишком много зелени, фокус никак не собирался, а мне было чертовски важно видеть сейчас ее лицо. Видеть, что она чувствует и не говорит.
– Я знаю, – ответила Катя совершенно не своим голосом и посмотрела на меня чужими глазами, это я увидел прекрасно: два темных уголька, в которых совсем не было жизни.
Такого ее взгляда я прежде не видел.
Такой женщины, в этих серых брюках и длинном балахоне, я не знал.
Я знал эти волосы, лицо, руки, даже сумку (серая средних размеров из мягкой кожи, мы вместе ее выбирали на распродаже в одном из магазинов в «Меге», она до сих пор ее носит, а я не могу вспомнить ни на себе, ни дома вещей трехлетней давности, за исключением, быть может, бытовой техники, и то не всей). Знал эту походку, эти жесты. Я знал это тело в обозримом виде, в комбинации разной и привычной одежды. Но кто теперь там, внутри, я не знал. Это была не моя Катя. Это была чужая женщина.
Мне удалось справиться с шоком. На это потребовалось еще несколько гнетущих минут тишины. Когда я был готов произнести хоть что-то, Катя остановила меня, сказав первой. Сказала так, как не говорила очень давно, даже в самые отчаянные минуты, когда ей было невмоготу кривляться манерой речи с вопросом в каждом предложении; но даже если сравнить ее сегодняшний монолог с прошлым и допустить, что время что-то исказило, то не настолько. Не настолько!
– Я всегда была уверена в тебе. Была уверена, что ты рядом, что ты меня чувствуешь и поможешь. Даже эта наша с тобой трехлетка не могла стать причиной тишины, когда один из нас кричит от боли. Я была уверена, что ты придешь на помощь. Я знала это. И жестоко ошиблась. Ты не понял, ты не пришел. Я была одна, хотя мы обещали друг другу, не говоря об этом ни разу, поддерживать и помогать. Но тебя не было. Ты просто исчез, воспользовавшись той минутой, когда решение было принято. Ты мне не снился, я не страдала, не видела тебя мгновениями и не слышала фантомных звонков. Ничего этого не было, потому что ты не умер. И это плохо. Потому что если бы ты умер, я бы или тоже умерла, или бы училась жить сама – третьего не дано. Я училась бы дышать под этой толщей воды без оглядки на тебя, не надеясь, что ты отдашь мне свой кислород. Я бы боялась, что ты не придешь на помощь, потому что умер, а не потому, что не понял или не захотел. Мы переоценили нашу дружбу и привязанность, ведь в моем понимании ты должен был помочь. Это означает только одно: не так мы были близки, не так мы срослись, чтобы три года наращивать шероховатости для новой спайки. Мы с тобой фатально ошиблись, и если твоя жизнь хотя бы в карьере сложилась, то моя полетела