Дед хотел было отмахнуться, но любовь к внучке взяла верх. Он воткнул удочку в песок, присел к Насте и взял из пакета с перекусом еще одно яблоко.
– Здесь стоял мост. Эти черные сваи – остатки моста. Построили его немцы во время войны. Не сами, конечно. Военнопленных согнали. А перед наступлением наших мост разбомбили.
– И на той стороне такие сваи есть?
– В том-то и дело, что нет. Мы давно весь берег облазили. Нет на том берегу никаких намеков на строение. И дорог, как ты видишь, нет ни с той, ни с другой стороны.
– Зачем тогда мост, если нет дорог? Может, это была баня или ангар для лодок?
Дед усмехнулся. Настя хитрила. Она была сообразительной девчонкой и видела, что остатки строения принадлежали именно мосту. Ей просто была интересна тема разговора. Дед оглянулся на поплавок и продолжил.
– Мост был секретный. Местное население сюда не подпускали. Военнопленных, участвующих в строительстве, расстреляли. Но интересней всего другое. После прихода наших, лет через десять после войны, мост пытались восстановить.
– Зачем?
– Никто не знает. Работы тоже велись в строгой секретности. Команда строителей из пяти человек жила в том здании, где сейчас ваш школьный интернат. Люди эти исчезли. У моста даже стояла сторожка, где дежурил военный. Жителям сказали, что в том районе могут оказаться снаряды и поэтому ходить туда нельзя. Потом пост сняли, но место долго считалось нехорошим. И рыба не клюет.
– Клюет, дед!
– А, черт!
Дед по-кошачьи метнулся к удочке.
Настя легла на бок и стала разглядывать старые опоры сгоревшего моста. Ей даже показалось, что она видит перила и переброшенный с того берега брус, что над серединой реки клубится туман, но тут она заснула, завернувшись в просторную теплую куртку дедушки.
Настя нехотя открыла глаза. Она проспала свой завтрак и макияж. Давно надо было встать, но во сне было так тепло и хорошо, что в действительность возвращаться не хотелось. Неподвижно посидела на кровати перед решающим рывком, тупо смотря на минутную стрелку настенных часов. Когда та стала в позицию «без пятнадцати», она сделала, наконец, решающий рывок к стулу с одеждой. Дежурные джинсы да свитер на мгновенье обожгли холодом, но привычно адаптировались. Согрелись сами от Настиного тепла и стали в ответ согревать хозяйку. На автомате схватив сумку с кошельком, накинув ветровку и закрыв квартиру, она торопливым шагом вышла на короткую протоптанную дорожку к автобусной остановке. Сегодня дорожка сухая, сосредотачиваться на преодолении луж не нужно, можно по дороге обдумать приснившееся.
В ее жизни не было дедушек, прадедушек, отца, брата. Муж был – недолго, но и этого ей хватило. Такая вот сложилась «женская» семья. Оба прадеда не вернулись с войны. Один погиб в первый месяц войны где-то в этих местах. Второй – в последний месяц на подступах к Берлину. Дед по линии отца умер давно, а про второго, по линии матери, она никогда не слышала, потому что бабушка про мужа не рассказывала. Был ли у нее вообще муж? Отца они с мамой похоронили, когда Настя училась в третьем классе. Он долго болел, в памяти остались его твердая мужская ладонь, которой он гладил ее по голове, да глаза – внимательные и очень усталые.
Настя была поздним ребенком. Мама считала своим долгом сделать для дочери все, что принято, работала на заводе в две смены, чтобы скопить ей денег на учебу. А Настя вместо учебы выскочила замуж. Через два года разошлись. Жить осталась в старой крохотной квартирке, которую мама оставила им с мужем после свадьбы. Дом старого фонда доживал на окраине городка. Из благоустройства – холодная вода, отопление да туалет – не с канализацией, а старый – с колодцем, на улице, который чистила специальная машина с неприличным в народе названием. Настя была рада и такому. В соседних домах стояли грязные общественные кабинки.
Смешно, конечно, работать на ТЭЦ, подавать горячую воду всему городу, а самой греть ее в тазике на газовой плите. Общественную баню она ненавидела. Мылась у мамы в ее ветеранской квартире, хотя добираться туда было далеко и неудобно.
А жить с мамой она не могла. Ходила к ней, делала уколы и массажи, слушала ее разговоры, но жить хотела только у себя. Дома можно было послоняться по комнате без дела, и никто не окрикнет: «Делать тебе разве нечего?» Можно было позволить себе вот так вот поздно вскочить с кровати, чтобы тебя никто не тормошил и не отрывал от сна. К своим снам Настя с детства относилась бережно. У нее было два вида памяти – одна обычная, другая – та, что во сне. Во сне она вспоминала то, что видела с трех лет. А может, раньше? Даже маленькой она никогда не рассказывала своих снов. И ей всегда хотелось найти те места, которые она видела. Иногда она понимала, что объекты сна должны находиться вот здесь, но в действительности место было немного не таким. Например, их река.
Вода в ней грязно-желтая, берега заболочены, к тому же вода издавала запах гнили и многочисленных свалок, которые стихийно возникали вокруг городка в последнее время. Во сне река шире и глубже, с прозрачной водой