Мне не пришло в голову уточнять, насколько она близка к истине. Чтобы не мучить норвежскую девушку громоздкими для нерусского уха Владимирами, Володями, Вовками и уж тем более, Вовочками, я решил примитивно сократиться и выдал:
– Влади. Зови меня Влади.
Какая это была роковая ошибка – я понял позднее. Рыжая скотина Геша засунул мокрый нос в судовую парную, в которой я мирно пребывал, и гнусаво проблеял:
– Влади, девочка моя. Твой суслик идет к тебе. Чмоки, чмоки – заодно и помоемся!
Надо сказать, что промысловые суда в рейсе и вправду не благоухают. Когда идет рыба, то просто не до тщательной уборки – нет времени. Это уже на переходе в порт всё судно драят и моют, сливая грязь в льялы мощными струями забортной воды из пожарных гидрантов.
Впрочем, в тот день генеральная уборка на нашем рыбачке удалась на славу!
Боцман с русской щедростью плеснул на палубу половину бывшего в нерусской фляге, мыльного, резко пахнущего хвоей туалетного счастья. После чего принялся поливать это дело мощным напором судового пожарного гидранта.
Эффект не заставил себя ожидать. Наш работяга «Жуковск» начал стремительно превращаться в заполненное душистой хвойной пеной исполинское и невыносимо гламурное джакузи. Чем остервенело-старательнее смывал нарождающуюся пену за борт боцман, тем более агрессивно и вызывающе эта субстанция себя вела…
Происходящее начинало напоминать киносъёмку новаторского триллера с оригинальным рабочим названием «Пена атакует!»
Пахучее, интимно потрескивающее мыльное облако заполняло собой все судовое пространство. Оно проникало в каждую щель… Выйдя из каюты или поднявшись из машинного отделения, человек попадал, как бы, между мирами. Здесь, как в чёрной дыре, не было ни времени, ни пространства. Вся близлежащая часть Вселенной являла собой потрескивающую, благоухающую хвоей нирвану, банно-прачечный Эдем.
И только неромантичный капитан Дураченко не оценил этого намека судьбы, дескать: смирись, оставь суету и заботы, отринь страсти, человек, содрогнись перед лицом вечности! Его красное, обрамленное седой бородой, разъяренное лицо показалось из верхотуры третьего этажа палубной надстройки. Капитанская голова, увенчанная пенной шапочкой, словно нимбом, торжественно и мощно осветилась солнечными лучами из-за просветов облаков.
– Бо-оцман! – раздался сверху усиленный микрофоном громоподобный глас капитана. И еще раз громоподобно: – Бо-оцман!
Несчастный, изнемогший в борьбе с мыльной напастью, мокрый до нитки Устиныч возвёл очи горе.
– Бронислав Устиныч! – продолжил вдруг капитан с неожиданной, что называется – ледяной вежливостью.
Причиной тому была следующая диспозиция – наш пенный ковчег был пришвартован своим правым бортом к левому борту норвежца.
Когда началась эта мыльная, окрашенная неповторимым