Услышав его пение, Татьяна замерла. Долго слушала, затем обвязалась полотенцем, подошла к кровати и села рядом с ним.
– Ты меня обманывал! – тихо сказала она. – Говорил, не умеешь петь, голоса нет. А получается не плохо, и с душой. Люблю мужские голоса с хрипотцой…
– Ты понимаешь, что мы чуть не утонули? – после долгого молчания, спросил он.
– Мы будем жить, Ромочка! Долго, долго! – приблизившись она поцеловала его в щеку. Поддавшись порыву, он прижал ее к себе, нежно целуя лоб, глаза, брови. Все распаляясь, незаметно подобрался к губам и замер… И тут она ответила ему. Впилась ногтями в спину и словно обезумев стала страстно целовать толи его, толи некий, стоявший перед ней образ… На доли секунды, он забылся, воспринимая мир словно в бреду. Но вот, жалобно взвизгнула упавшая на пол гитара и сорванное с девушки полотенце, стало последним пологом, отделявшим их от безумия.
Пытаясь притупить боль, они стонали, заглушая сознание утробным криком. Когда, полностью выжатые, на грани сознания, разжали объятия, мир вокруг них распался. Это уже был новый, неизвестный, разорванный темной энергией, мир.
– Кажется, мы сделали что-то не то… – наконец, присев на кровати, сказал Роман.
Она ответила не сразу; задергалась на кровати, и одарив гневным взглядом, как сорвалась.
– Пусть, теперь пеняет на себя. – отшвырнув простыню, вскочила на ноги и нервно заходила по комнате. – Господи, как же я была глупа. Он никогда не думал обо мне. Он никогда меня не любил. Постоянно в себе, в своих мыслях, и всегда где-то далеко. Я совершенно, ему не нужна. Знал же, как я жду. Нет! Это, сумасшествие какое-то! – обхватила она голову руками. – Жить, как на вулкане, считать недели, дни, часы, секунды, чтобы дождаться такой пренебрежительной насмешки… приехать не могу. Да, что он из себя возомнил? – встав у окна, Татьяна теребила край занавески. – От женщины, которую любишь, так не отмахиваются. Ими не пренебрегают… И о них не вытирают ноги. Он, кажется, забыл, кто я? Я Елина! И не позволю, так с собой обращаться…
Вернувшись к кровати, она упала на неё всем телом, лицом в подушку, и зарыдала.
– Господи! Я же ему все позволяла, лишь бы был рядом; был со мною; лишь бы я была ему нужна. Только, я должна была сразу понять. Такие, как он не приручаются. Они не принадлежат никому, даже себе…
Вздрагивая всем телом, она то лежала без движений, то колотила руками по кровати. Роман придвинулся к ней ближе и положил руку на спину.
– Я все понимаю; понимаю, что дурак, что ты меня не любишь, и можешь сейчас мне не отвечать, но знай… в любое время, любую секунду, как только ты позовешь, я буду рядом….
– Не надо, Роман! – перевернулась она на спину и навзрыд повторила. – Не надо.
Он видел её лицо в слабом свечении Луны; видел тяжело вздымающуюся грудь, слезы на щеках и думал, о том, как непонятно устроен этот мир.
Еще долго, он не мог заснуть. Густая, липкая на ощупь ночь,