– Марковна!..
– Да нет, Петрович. Неопасно толкается. Спит он теперь.
На постой принял их мужик богатый, маленько торгующий.
– Ночуйте, места хватит. Алтын всего и беру с человека, а по деньге накинете – пожалуйте за стол. Что сами едим, то и постояльцам.
Аввакум заплатил полуполтину, рубленный на четыре части талер с царским клеймом.
– Вот тебе деньги, душа-человек. Да чтоб щи были огненные, да пирогов с грибами подай – пост начинается. Да дровишек-то не жалей, топи так, чтоб от жары волос трещал. Закоченела у меня женушка, а заболеть ей теперь, сам видишь, никак нельзя.
Мужик монетку на зуб попробовал и давай домашних пошевеливать: сыновья натащили дров, жена загремела чугунами, свечи зажег, в лампаду масла долил.
– Только тебя-то, батюшка, на печи положить не могу! Странница у меня ночует.
Как бы подтверждая слова хозяина, заскрипела рассохшаяся лесенка за печью, и, повязывая платок, чтоб на людях не быть простоволосой, вышла из-за печи молодуха. Слова вымолвить не успела, а все уже гордыню-то свою тотчас и положили ей в ноги. И ладно бы мужики, но и женщины! Женщины в первую даже очередь, потому что понимали – какая это красота. Молодуха первая поклонилась новоприбывшим, со вниманием и почтением животу Марковны, на сынишку и на монаха-возницу не посмотрела даже, а на Аввакума подняла глаза. У попа душа и пискнула, как рыбий раздавленный пузырь. Не глаза – ночь! Ночь и ночь, да только огненная. В ушах так и забухало. Тут ведь плюнуть бы да и перекреститься. Ан нет, скосила глаза жгучая стыдная сила на грудь, на округлости, ласковые да беззащитные будто бы… Обомлел Аввакум. Обомлел и подурел. Спрятать бы свой позор за слово: «Мол, погода-то! Мороз-то! Куда крещенскому!» Так ведь нет – не то что слова разумного в голове в тот миг не сыскалось, но даже и мычанья телячьего. Да и сил не было спрятать немочь стыдную, розовым туманом с головы до пят обволокло.
А дева в шубу вырядилась да и пошла в катух. Тут только и отпустило маленько Аввакума.
Хозяину избы красота будто и нипочем.
– Наказанье с этими бабами. Ладно, когда мужик мыкается по дорогам, а то баба. Говорю: «Чего мыкаешься?» А она в ответ: «Скучно на одном месте». Я ей: «Куда муж смотрит?» А она: «Некому за мной смотреть. Девица я». – «Отчего ж, – говорю, – замуж не идешь?» А она хохотать: «Ровню себе не сыскала. Ни один из вашего брата крылышки не опалил».
– Так она гулящая, что ли? – высохшим горлом просипел Аввакум.
– Вестимо, гулящая! Да только ниже воеводы к себе не допускает. Тьфу ты! – И: хозяин сплюнул через плечо, да уж больно что-то деланно.
Вернулась в облаке мороза девица.
– Небо тучами затягивает. К утру потеплеет.
Сказала, и всю грязь, какой хозяин забросал и ее саму, и гостей, смыло. Будто и не слыхали ничего.
– Петрович! – позвала Марковна Аввакума.
Тот так и подбежал, по-собачьи, не понимая, что нужно сделать, но готовый исполнить и вовсе невыполнимое.
– Петрович? – удивилась