И душе моей утешенной
Будет остров – Наксос новый.
ОСЕНЬ
Алкеева строфа
Вдвоем вступили мы в виноградный сад —
Идем аллеей золотолистых лоз, —
И грозд зеленый, алый, черный
Виснет у плеч, задевает кудри.
Толпа работниц полнит корзины нам
Агатом сладким, яхонтом, ониксом, —
Шатка их поступь, голос резок,
В спутанных косах – сухие листья.
Вдали круглится матовый неба свод,
И в нем, пурпурный, густо течет закат,
Как в терракотовой амфоре
Винный запас, что с водой не смешан…
Как запах терпок, трепетен шорох трав! —
То в желтой хлене, тихо влачащейся,
Проходишь ты, богиня Осень,
Сладко пьяня и светло безумя.
О, не вернулся ль к нам Дионисий век?
И не мэнады ль – эти все девушки?
А он, мой спутник, странный, стройный,
Не сам ли Вакх, Ариадны милый?
Он только глянет – в сердце стихает боль…
Он улыбнется – и утешение…
Целует он – и ярый пламень
В кровь проливает фиал тот алый.
БОЖОК
Ты весь – во времени микенском,
Ты весь – в доэллинской стране.
В твоем лице, мужском и женском,
Вскрываются их тайны мне.
Твои улыбчивые губы
Смеются смехом божества,
А кисти рук красиво-грубы,
Как у лесного существа.
Твой стан по-юношески гладок,
Не мускулист, хоть и силен,
Но множеством кудрявых прядок
Твой лоб по-девьи обрамлен.
И дух твой в чудном разделенье:
Порой ты свят, порой ты пьян,
То золотой овеян ленью,
То светлым буйством обаян…
Вот почему, никем не понят,
Блуждаешь ты земной тропой,
Но, если все тебя погонят, —
Пойду с тобой и за тобой.
И ты, безумный, ты, бесстрастный,
Меня признай, ко мне склонись.
Будь мой божок, живой, прекрасный,
Мой архаичный Дионис.
Когда ж мой голос, вольный, дерзкий,
На пенье будет вдохновлен, —
Не Аполлон будь Бельведерский,
Будь мне – Тенейский Аполлон.
БЕЗУМИЕ
Брови бога всё хмýрей и хмурей,
А уста всё упрямей, упрямей…
Не валяется он уж на шкуре,
Не играет с своими зверями.
Грустно черная бродит пантера,
Что ласкалась к нему, как голубка,
Тускло медная никнет кратэра —
Не берет из нее он ни кубка.
И поодаль, влюбленная жрица,
Грудь терзаю и волосы рву я:
Бог не хочет ко мне приклониться,
Бог не хочет принять поцелуя.
Чем, когда я его рассердила?
Не улыбкой ли, слишком уж мудрой?
Не любовью ль своей неостылой?
Не красой ли, как грозд, рыжекудрой?
Вен лазурных