Более или менее вспомнив события последнего времени, я принялся с опаской исследовать свое физическое состояние. Тело, судя по ощущениям, сплошь покрыто ноющими ссадинами. Я пошевелил пальцами рук, потом – ног. Вроде бы конечности слушаются. Чуть-чуть, на пару миллиметров, сдвинул голову, вызвав очередной разряд боли в затылке. Ясно – голова пострадала больше всего. Это чем же меня приложило? Радовало только то, что на этот раз я не потерял сознания. И голова вроде бы уже не так кружится… Теперь выясним, что со зрением. Стараясь не обращать внимания на боль, я поднес ладонь к глазам – ни хрена не видно. Неужели все же ослеп? Сердце предательски екнуло, дав на мгновение сбой. Я уронил руку и почувствовал, что она во что-то уперлась. Скрипя зубами и стараясь игнорировать ссадины, я принялся шарить вокруг. Руки везде натыкались на шершавые доски. Только под собой я обнаружил нечто похожее на сено. Блин, это что за фигня? Меня похоронили заживо, что ли?!! Откуда вокруг эти доски? Результаты исследования показали, что я лежу в каком-то деревянном ящике, около полутора метров высотой и метра два шириной. Длину ящика я определить не смог – за головой стенка была, но ногами ничего нащупать не удалось. Вроде бы для гроба размеры великоваты… Хотя что я знаю о гробах? Тут же вспомнился момент из фильма «Убить Билла», где героиню похоронили заживо. Меня охватила дикая паника. Изо всех имеющихся сил я саданул кулаком по верхним доскам, но от вспышки боли, вызванной резким движением, снова потерял сознание, успев лишь почувствовать, как на мое лицо сыплется земля и еще какой-то мусор.
– Он жив еще?
В сознание меня привело дуновение сквозняка, мягкой лапкой прошедшееся по лицу. Откуда-то справа звучали тихие голоса. Говорили на украинском языке, но акцент был… Примерно такой же, какой я слышал давным-давно, когда приезжал в село к бабушке. Село то находилось на старой границе с Польшей – реке Збруч. И говорили там с таким же «экающим» акцентом, разбавляя в придачу украинский язык множеством польских слов. Я открыл глаза и тут же зажмурился – слабый, но казавшийся после долгого времени, проведенного в темноте, ярче солнца лучик света больно резанул по глазам.
– Дышит, – ответил второй голос, уже на чистом русском языке. – Но еще без сознания.
«Живой я!» – хотел сказать, но вместо слов из горла вырвалось только нечто среднее между хрипом и стоном. Я почувствовал, что горло будто забито сухим песком.
– Стонет! – В голосе послышалось облегчение. – А ну глянь, может, в сознание пришел?
– Во… ды… – кое-как прохрипел я, потратив на одно это слово почти весь свой запас сил.
– Сейчас!
Я почувствовал прикосновение прохладного металла к губам, и в рот потекла струйка воды. Закашлявшись, я прильнул к источнику живительной влаги. По мере того как исчезала сухость в горле, я начал делать все более крупные глотки. Прохладные струйки текли по лицу, щекоча шею и грудь. Банально, но скажу, что не пил ничего вкуснее, чем эта вода!
– Где… я?.. – На этот раз удалось произнести слова более разборчиво. Хотя «произнести» – это слишком громко сказано. Даже я сам еле расслышал собственный голос. Но те, к кому был обращен вопрос, все же тоже расслышали.
– На хуторе, – тут же последовал ответ. – Хутор Яновка недалеко от Гощи.
– Почему… темно?..
– Тебя в погребе спрятали. В тайнике.
– Шуцманы партизан ищут, – включился в разговор второй голос. –