Баттиста, что в душах смертных может зажечься пламя плотской любви, не побуждающее к безумству и неистовству. Если ты будешь иметь это в виду, то в своих рассуждениях будешь постоянно соглашаться со мной. Припомни древнего философа Софокла, о котором говорят, что на вопрос, каковы его отношения с Венерой, он отвечал: «Господи, я предпочту любое зло, лишь бы избежать общения с этим неистовым и низменным господином /так – signore/». Ты поймешь единственное, что можно сказать о такой любви: что следует избегать ее и питать к ней отвращение. И если ты в наши дни не сыщешь совершенной дружбы, то уж влюбленности по-прежнему столь же неистовы, и, как говорил Софокл, низменны. Но мы вовсе не обязаны рассуждать только о высших и во всех отношениях совершенных видах дружбы. Мы ведь с тобой ведем свободный спор. Сошлемся на тех шестьсот дружинников, о которых в своих Записках о Галлии наряду с другими сообщает Цезарь; их называли «сольдуриями». Они были друзьями Адиатунна
[34] и были обязаны по просьбе своего друга всякий раз выходить вперед и принимать на себя любые удары. Конечно, их было слишком много, чтобы ты признал их дружбу настоящей, как говорится, хочешь не хочешь, а поступай по дружбе и по чести; два человека, одна душа. Но ты и не станешь отрицать, что у них была своего рода подлинная и совершенная дружба, какую бы степень ты ей ни присвоил, во всяком случае ты не назовешь ее влюбленностью и по справедливости не сможешь сказать, что ее действие и проявление в нашей душе не столь сильно и стойко, как во время влюбленности. И если один из этих сольдуриев ради спасения дела и чести своего друга готов был пожертвовать, как у них было принято, не только свои труды и усилия, но даже кровь и собственную жизнь, то никто в здравом уме не поставит его ниже влюбленного, который, хотя это бывает и не очень часто, отдает возлюбленному свое имущество.
Не сомневайся, Баттиста, что ты и любой другой юноша встретишь среди этих несовершенных друзей куда больше таких, что поделятся с тобой своим, чем среди любовниц таких, которые откажутся и не потребуют твоего. Если же ты, чтобы продолжить спор, пожелаешь отстаивать противоположный тезис, то я спрошу, что, по-твоему, достойнее, влюбленность или дружба? Я знаю, что поскольку ты, как и следует, придаешь чести самую главную цену в глазах здравых умов по сравнению со всеми прочими чувствами, ты признаешь, что дружба, несомненно, достойнее, и потому более стойка и продолжительна, а следовательно, и более полезна и приятна. Ведь для таких благородных и воспитанных на лучших образцах учености душ, как ваши, всякая недостойная вещь кажется мерзкой, бесполезной и заслуживающей порицания. Так и тут: поймите, Баттиста, и ты, Карло, что после добродетели в жизни смертных нет другой вещи, столь же полезной, приличествующей и приятной для каждого, как дружба. Нет нужды неистовствовать, достаточно здраво и последовательно рассудить, чтобы увидеть, сколь полезна дружба для бедных, сколь она приятна для удачливых, сколь удобна для богатых, необходима для всех семейств, для монархий,
