Книги о семье. Леон Баттиста Альберти

Риччардо, приехавшего повидать нашего отца Лоренцо, мой брат Карло и я остались с Лионардо. Мы молча повторяли в уме те замечательные и благородные рассуждения об обязанностях старших в семье, о послушании им младших и о воспитании сыновей, которые были предметом долгой беседы Адовардо и Лионардо и воспроизведены в предыдущей книге. Лионардо несколько раз прошелся по комнате, а затем, нахмурив лоб, но приветливо обратился к нам: «А вы, Баттиста и Карло, о чем задумались? Я смотрю, вы молчите и заняты своими мыслями». Карло ничего не ответил, но я сказал: «Мои размышления клонятся к тому, насколько все рассуждения неопределенны и переменчивы. Кто бы мог подумать, когда вы начали толковать о дружбе, что вас занесет потом в философию и различные предметы, полезные для науки о семье, слушая о которых я усвоил для себя важные уроки? Но по моему мнению, для нас было бы полезнее и, безусловно, приятнее, если бы вы еще подробнее поговорили о видах дружбы, которые ты стал перечислять в ином порядке и в такой прекрасной форме, каковая, мне кажется, не была присуща древним писателям; не сомневаюсь, что в этой части учения, как и в других, я стал бы с вашей помощью более знающим и осведомленным.

      ЛИОНАРДО. Похоже, Баттиста, что ты как будто бы забыл суждение твоего Марка Цицерона, которого ты всегда так хвалишь и любишь: он полагает, что нет ничего столь же гибкого и податливого, как речь. Она следует и влечется туда, куда ты ее ведешь и направляешь, к тому же наша беседа, которая, как ты понимаешь, происходит в домашнем кругу, не заслуживает такой же критики и таких же поправок, как беседы философов. Последние обсуждают самые темные и трудные вопросы и в ходе своих диспутов затрагивают мельчайшие детали, так что в рассматриваемом предмете не остается ничего скрытого и необъясненного. Разговаривая между собой, мы не ждем похвалы за изобретательность нашего ума или восхищения нашим красноречием. Однако находясь в обществе других ученых, особенно Адовардо, которого я считаю весьма образованным и остроумным в ответах человеком, я не люблю оставаться без дела и помалкивать, и обыкновенно то задаю вопросы, то отвечаю, если придерживаюсь другой точки зрения по сравнению с говорящими. Впрочем, я не проявляю чрезмерного упорства, отстаивая свое мнение, а даю возможность другим высказать свои суждения и проявить себя, постольку поскольку это идет на пользу моим высказываниям. И если я не ответил Адовардо так, как ты, Баттиста, возможно, этого ждал, то лишь потому, что мне было известно, что он с любовью относится не только к сыновьям, но и ко всем домашним, что он – самый жалостливый человек из всех, кого я знаю, и я подумал, что ему не понравится, если я не признаю за ним такой любви и сострадания к детям, какие он видит в себе по опыту и по убеждению. И если я иной раз с удовольствием противоречу на словах всем его заявлениям, то с такой же радостью соглашаясь с ним, я вижу, как он обнаруживает свою чрезвычайную привязанность и истинную благожелательность к близким. Поэтому мне не хотелось спорить с ним по поводу того, что он утверждал, не столько исходя из доводов рассудка, сколько руководствуясь