– Да нет, я не к Розмари собираюсь. Она уехала на неделю в Лондон.
– Надо полагать, митинг протеста в «Альберт-холле»? – сказал Роберт. У него испортилось настроение от того, что ему не удалось сообщить обитательницам Фрэнчайза добрые вести.
– Нет, в «Гайд-холле». А протест по поводу того, что наша страна отказалась дать убежище патриоту по фамилии Котович.
– Этим «патриотом», насколько мне известно, весьма интересуются в его собственной стране.
– Его враги – да.
– Нет, полиция. Из-за двух убийств.
– Не убийств, а казни.
– Ты что, последователь Джона Нокса, что ли?
– Бог мой, конечно, нет, он тут при чем?
– А при том, что он верил в самосуды, в терроризм. Эта идейка, я вижу, нашла своих последователей и у нас. Во всяком случае, если выбирать между мнением Розмари по поводу Котовича и мнением уголовного отдела полиции, то я с полицией.
– Полиция делает то, что ей прикажет министерство иностранных дел, это всем известно. Но если я буду тебя просвещать, то опоздаю в кино.
– Какое еще кино?
– Французский фильм, его показывают в Ларборо.
– Ну ладно. А ты сможешь задержаться по дороге у дома Фрэнчайз и бросить записку в их почтовый ящик?
– Могу. Мне давно хотелось посмотреть, что там за забором. Кто там теперь живет?
– Старая дама и ее дочь.
– Дочь? – заинтересовался Невил.
– Дочь средних лет.
– А-а… Ладно. Я только пальто возьму.
Роберт набросал несколько строк: пытался, мол, дозвониться, не дозвонился, сейчас уходит по делу на час-другой, но позвонит снова, когда освободится, и что пока Скотленд-Ярд судебного дела возбуждать не собирается.
Появился Невил со своим жутким пальто реглан, переброшенным через руку, схватил записку и умчался со словами: «Передай тете Лин, что я могу опоздать. Она звала меня к ужину!»
Роберт отправился в кафе отеля «Роза и корона», где у него было назначено свидание с клиентом – старым фермером, страдающим от хронической подагры. Старика на месте не оказалось, и Роберт, человек хладнокровный и лениво-добродушный, вдруг почувствовал раздражение. Что-то в его жизни, вернее, сама схема его жизни переменилась. До сих пор жизнь текла ровно, одно цеплялось за другое, и он переходил от одного к другому, не торопясь и не волнуясь. А теперь в его жизни появился интерес, и все остальное сосредоточилось в нем как в фокусе.
Он уселся в холле на обитый ситцем стул и посмотрел на газеты, лежавшие на низком столике. Самой свежей из них была газета «Уочман», и Роберт неохотно взял ее. Обычное сборище протестов, поэм, поучений, а среди протестов отведено почетное место будущему тестю Невила, епископу Ларборо, который возмущался тем, что Англия отказалась дать приют бежавшему «патриоту». Епископ Ларборо полагал своим христианским долгом защищать всех тех, кого он считал угнетенными.
Роберт попробовал прочесть какие-то