Ты помнишь, как я умолял тебя поехать со мной? Но ты так и не решилась оставить свою мать. Сейчас я снова прошу тебя: приезжай! Слышишь?! Приезжай! Но я знаю: ты не приедешь. Потому что права твоя мать – ты никуда не уедешь от неё.
…Это моё единственное письмо. Мне незачем больше писать тебе. Но если я ошибаюсь, и ты всё же любишь меня настолько, что решишься оставить мать и приехать ко мне, то меня ты найдешь по адресу на конверте.
Твой Юрий».
Реакция была мгновенной. Я бросился под проливной летний дождь и, схватив плавающий в луже порванный конверт, вновь забежал под дерево. Но было поздно: прочесть что-либо на конверте оказалось уже невозможным. Я с отчаяньем обречённого смотрел на следы чернил, а по моему лицу стекала дождевая вода вперемешку со слезами. Я чувствовал, что совершил нечто ужасное и непоправимое: ведь без адреса это письмо было абсолютно бесполезным, таким же бесполезным, как моё позднее раскаяние. Если бы только Юрий Петрович написал еще одно письмо!
Но другое письмо так и не пришло…
И сейчас, через столько лет, когда я встречаю в городе эту рано поседевшую, рано постаревшую, тихую и всегда задумчивую одинокую женщину, чувство вины перед ней за свой поступок, лишивший её самого дорогого и исковеркавший её жизнь, снова заполняет меня до самого края, и я всегда думаю: «За что?! За что ей это?!»
…Как велика, как неизмеримо велика, оказалась цена копеечной марки…
Карла
«Нет, всё-таки странные существа эти люди. Особенно, когда смотришь на них сверху, – подумала ворона, глянув вскользь на появившуюся в конце длинной аллеи женщину. – Имеют крылья – а летать не могут. Наверное, потому что крылья у них совсем без перьев, лысые». Спасаясь от палящих лучей жгучего послеполуденного солнца, она давно уже расположилась на нижней ветке одного из тенистых деревьев обычно пустынного в это время дня сквера. Вороне было жарко, одиноко и… грустно. Вдруг она встрепенулась, почесала лапой длинный серый клюв, потом вновь нахохлилась – чтоб не так жарко было – и замерла, уставившись чёрными глазами-бусинками в пространство перед собой. «Ну вот… Клюв чешется… Не к добру это… Наверное, опять подерусь с соседкой… Такая двуличная, такая двуличная: «Кар-рла, Кар-рла, миленькая, вы сегодня прекр-расно выглядите!»… А сама только и глядит, как бы что-нибудь утащить! Не тер-рплю таких!.. Я что, не догадываюсь, кто унёс из моего гнезда ту жёлтую блестючую запонку?! Теперь это уже давняя история. Но тогда… Я так переживала… Кар-рла… миленькая Кар-рла… Чтоб с тебя все пер-рья пооблетали, воровка проклятая!.. – Она представила себе соседку в таком неприглядном виде, совершенно без перьев – ну, прямо совсем как люди –