была для меня примером девушки, которая мне нужна. Она всегда была весёлой, беззаботной, никогда не давала проблемам взять над ней верх. А если даже проблемы и были, она продолжала улыбаться и приходила в школу с этой «моей» улыбкой, чтобы никто не подумал о том, что у неё что-то случилось. Всё плохое она скрывала, а если ей нужно было выговориться, она всегда звонила мне, и мы с ней говорили до тех пор, пока ей не становилось лучше. Она всегда любила одеться. Да, одежда – это её конёк. Не сказать, что она одевалась открыто, или распущенно, но некоторые из её приобретений мне не нравились. Они были слишком открыты. Но я всего лишь мальчик-одноклассник. Меня никто никогда не слушал. Чаще всего она одевалась по-домашнему: вязаный свитер, штаны, носки. Ей всегда и везде было холодно, но бабушкин свитер и носки её спасали. Но для меня этот её образ «домашней девочки» стал единственным и основным. Я всегда знал, что моя будущая жена именно так должна одеваться. И вести себя она должна именно так. Словом, она была прекрасна для меня. И для окружающих её тоже. Но я никогда не видел в ней ничего больше, чем просто друга. Одного из самых лучших моих друзей. А вот некоторые ребята из старших классов никогда не упускали возможности узнать у неё телефон, но никогда его не получали, поскольку для неё в школе не было ничего важнее, чем учёба. А самые же смелые порой подходили за номером ко мне, взамен предлагая деньги и конфеты. Но я знал, что если я проболтаюсь, то потом получу по полной. Поэтому телефон самой красивой, умной, доброй и обаятельной девочки всегда оставался у меня. И честно говоря, я никогда, ни с кем не хотел делиться своим сокровищем. Никогда.
Двери лифта наконец открылись, и я шагнул на территорию, должно быть, самой чистой лестничной клетки в мире. Женина мама терпеть не могла грязь. И не важно, где эта грязь находилась, она подлежала моментальному уничтожению. Помимо маминой любви к чистоте, соседями Жени были две дамы пожилого возраста, которые тоже терпеть не могли грязь, поэтому у них всегда было чисто и аккуратно. Коридор, в котором располагались двери в их квартиры, был окрашен в белый цвет, а на стенах висели репродукции картин Себастьяна Перэ. Под картинами всегда присутствовали маленькие скамеечки, чтобы можно было присесть, а рядом с ними стояли большие вазы с огромными зелёными растениями. В общем это всё производило впечатление Лувра. Будто ты попал не на лестничную клетку дома, а в музей. Подойдя вплотную к белоснежной двери, я навёл указательный палец правой руки на кнопку звонка и прижал её что есть сил. Я точно помнил о том, что звонок у Жени был сломан, поэтому, чтобы он издал хотя бы малейший писк, приходилось давить на него со всей силой, будто от этого зависит твоя жизнь. Спустя несколько десятков секунд, я услышал звук открывающихся засовов, а ещё спустя десять секунд дверь открылась, и передо мной засияла «моя» улыбка, которую я так долго ждал.
– Ну наконец-то. Я уже начала переживать, не съел ли тебя кто-нибудь.
– Ну если только ты, – подхватил
