Андрей помнил про зарок старого мудрого волхва. Лютобор намеревался уйти из жизни, дабы не видеть погибели рода русского, земли святой, всего того древнего мира, частью которого он был. Событие сие по пророчеству предполагалось на ближайшие годы, когда на Русь разом обрушатся с трех сторон орды османские, польские и казанские. Страшное было пророчество, угрожающее… Но с того часа, когда услышал его совсем еще юный барчук, минуло четверть века. За это время – не без стараний Андрея, спасшего ненавистного своевольным боярам царя Иоанна и старательно подталкивающего его в принятии решений, – ханство Казанское стало частью Великой Руси, и татары его храбро сражались в русских ратях, Османская Империя жестоко умылась кровью в жестокой многодневной битве у Молодей. И даже Польша, увидев неодолимую мощь восточного соседа, не просто присмирела – она призвала русского государя Иоанна на свой престол[1], освободившийся после смерти Сигизмунда Августа, случившейся на удивление как раз перед эпической битвой двух сильнейших государств мира. И хотя польская знать пыталась вместо прославленного «покорителя ханств» протащить на трон малоизвестного французского принца Генриха Анжуйского, князь Сакульский не сомневался, что магнатам придется уступить мнению худородной, но многочисленной шляхты[2].
Теперь, когда Руси больше уже ничто не угрожало, зарок мудрого волхва потерял всякий смысл – но вот поди же ты, не забыл про него чародей, продолжают посещать Лютобора давнишние нехорошие мысли.
С мыслями о своем учителе и простоял Андрей Зверев всю службу в отстроенной на проклятом когда-то холме бревенчатой церквушке, пропустив мимо ушей всю службу, лишь крестясь машинально и кланяясь в те моменты, когда так поступали все вокруг. Он даже не сразу заметил, что отец Ион вдруг решил дополнить службу горячей проповедью, пересказывая и без того известную всем беду с очередным неурожаем, обрушившимся на Русь и не миновавшим его княжество.
– Господь кару на нас обрушил, люди православные, хлеба нас лишает насущного, знак о недовольстве своем подает…
Это было правдой. Ни рожь, ни тем более пшеница год за годом не желали вызревать в его владениях: вымерзали из-за слишком поздних и слишком ранних холодов, урезавших и без того не жаркое лето всего до пары месяцев в году. Смерды перебивались с брюквы на репу, да с капусты на гречку. Ну и, словно в насмешку, в теплых ямах, выстеленных навозом и прикрываемых на ночь рогожами, на редкость щедро уродились огурцы. До них ночные заморозки, убивавшие хлеб, не добирались. Днем же солнце сияло, словно на южном курорте – и огурцы перли, как опята на перегнившем березовом пне.
– …отвернулся Вседержитель небесный от земли русской, на коей многие забыли о жертве его, вновь идолам поганым