Когда луна скрыла свой лик за облачным веером, я обвел взглядом северный берег Санта-Розиты. На Джимми и его похитителя не было и намека.
Как и на химеру. Никто не крался ни по дну, ни по обоим берегам пересохшего русла. Кем бы ни была фигура, замеченная мною на насыпи, я не представлял для нее интереса.
Орсон не колеблясь устремился к нескольким огромным складам, стоявшим в пятидесяти метрах от дамбы. Эти темные здания казались таинственными, несмотря на свое прозаическое предназначение и на то, что я уже был слегка знаком с ними.
Чудовищных размеров, эти склады были на базе далеко не единственными, занимая лишь незначительную часть территории, огороженной сетчатым забором. В годы расцвета штатное расписание Форт-Уиверна составляло 36 400 человек. Не считая тринадцати тысяч членов их семей и четырех с лишним тысяч гражданского обслуживающего персонала. Жилой фонд базы состоял из трех тысяч коттеджей и домиков на одну семью. Все они оставались на своих местах, хотя и требовали ремонта.
Через мгновение мы оказались у складов. Чутье Орсона быстро вело его через лабиринт дорожек к самому большому из них. Как и другие окружавшие его постройки, склад был прямоугольным и представлял собой девятиметровое здание из гофрированной жести, имевшее бетонное основание и изогнутую металлическую крышу. В одном из торцов имелись раздвижные ворота, достаточно большие, чтобы пропустить грузовик. Они были закрыты, но рядом красовалась раскрытая настежь дверь, предназначенная для прохода людей.
Подойдя к ней, Орсон, доселе не испытывавший никаких колебаний, замешкался. В помещении за порогом было намного темнее, чем на дорожке, освещенной лишь звездами. Казалось, пес не верил, что чутье может позволить ему оценить скрывающуюся на складе опасность. Как будто запах, по которому он шел, растворился во тьме, царившей внутри здания.
Держась спиной к стене, я медленно подобрался к двери и на мгновение остановился у косяка, держа в руке пистолет и обратив лицо к небу.
Затаив дыхание, я вслушивался в мертвую тишину, нарушавшуюся лишь бурчанием в моем животе, который продолжал переваривать съеденные незадолго до полуночи сыр, хлеб с луком и перец-халапеньо. Если внутри ждал кто-то готовый наброситься на меня, то он действительно должен был быть мертвецом, потому что не производил вообще никаких звуков. Во всяком случае, дышал он намного тише меня.
Я следил за застывшим у входа Орсоном, заметным не более, чем чернильное пятно на мокром черном шелке. После короткой недоуменной заминки он отвернулся от двери и сделал несколько шагов к следующему зданию.
Он тоже молчал – не пыхтел, не стучал когтями по дорожке и даже не издавал пищеварительных звуков, – как будто был лишь призраком собаки. Когда пес оглянулся на пройденный нами путь, в его глазах блеснуло тусклое отражение