По всем вопросам – соглашались.
Литература – говно. Надо делать новую литературу. Острую и точную. Безжалостную и невесомую. Солнечную и яростную. Читателя не стоит жалеть – его надо бить по голове. Хорошая книга – это всегда пощечина.
Журналистика – говно. Как только мы поступим в университет, мы начнем создавать новую журналистику. Во главе угла там встанет технология добычи факта, а не теория употребления деепричастного оборота.
Политика – говно. Пусть эти уроды там, наверху, вконец передерутся или перемрут, пусть затевают Перестройку, Ускорение, Гласность, Новое Мышление, пусть разваливают державу или разворачивают ее на сто восемьдесят градусов – наши собственные жизненные планы подлежат реализации при любой политической системе.
Бабы – говно. Непоследовательные и ненадежные существа. Провоцируют, канифолят мозги, а как доходит до дела – включают заднюю.
Футбол – говно. И вообще все командные виды спорта. Один дурак может напортить команде из десяти человек. Заниматься следует только индивидуальными видами.
Деньги – говно. Однажды мы добудем их столько, что не сможем унести физически. О деньгах не стоит и разговаривать. Очень скоро они появятся в любом количестве.
Вино – говно. От него голова болит и никакой пользы. Говорят, что поэты и беллетристы напиваются, а потом сочиняют – вранье; в пьяную голову хорошая идея не придет.
Кино – говно. Но не все. «Сталкер», «Поезд-беглец», «На гребне волны» и «Однажды в Америке» – великие фильмы, их следует знать наизусть, особенно Монолог Писателя У Бездонного Колодца или Монолог Мэнни Про Пятнышко.
Страна – говно. С таким экономическим, сырьевым и людским потенциалом давно бы поставили раком весь мир – а поставили только полмира.
Весь мир – говно. Устроен хуево. Несправедливо, глупо, нерационально и очень ненадежно. Один хороший толчок – цивилизация рухнет ко всем чертям…
Однако в ближайшие два с половиной года ничего не рухнуло.
Летом нас зачислили на первый курс: меня – на вечернее отделение, Юру – на дневное. Злые языки утверждали, что моему другу помогла протекция его матери. Но я знал – Кладов самостоятельно выдержал весь конкурс. Во всяком случае, его английский на два порядка превосходил мой немецкий, он наизусть напевал и «Дурака на холме», и «Земляничные поляны».
Он любил битлов, и здесь мы с ним совершенно не совпадали. Мои музыкальные вкусы сформировал мой отец. Большой любитель Высоцкого, он и меня приобщил. Юра же, во-первых, в детстве посещал музыкальную школу по классу фортепиано; во-вторых, его папа был продвинутый меломан. Подозреваю, что в молодости